Книга Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе - Елена Колина

– Господи, Зина, какой кувшин… Ну попробуй отнестись к этому с иронией, с юмором… «Тонколодыжная дева» несет кувшин на голове в повести Вересаева «Исанка».

Теперь я ее проверяю – завела шпиона в деканате юрфака. Лучше бы я этого не делала.

Я не понимаю! Столько моего труда, и что же, она опять не учится? Такая безответственность, такое наплевательское отношение к собственной жизни. Еще одной сессии я не выдержу – да мне и не пойдут больше навстречу, выгонят. Считай, что уже выгнали.

– С юмором?.. Тебе смешно?.. – сказала я. – Разве ты не понимаешь, мы с тобой по-разному к этому относимся. Я мать, я никогда ее не брошу, буду за нее бороться до конца. А ты… тебе просто все равно. Ты ни о чем не думаешь, кроме своих духовных и физических экстазов!

Илья замер от неожиданности. Вероятно, он сказал бы мне в ответ что-то обидное, а я в ответ сказала бы ему что-то оскорбительное, а потом он, а потом я… И неизвестно, до чего бы мы договорились, но в этом интересном месте наш разговор прервался.

– Мама-папа, давайте собаку купим, девочку, – с этими словами появилась Мася.

– Нет, – сказала я.

Больше всего на свете я хочу пушистую собаку. Собаку-мальчика, не хочу иметь дела с проблемами женского пола.

– Нет. Собаку-мальчика, – сказала я. – А как ты, Илья? Ты кого больше хочешь?

– Я не знаю, кого я больше не хочу – собаку-мальчика или собаку-девочку, – сказал Илья. – Наверное, я больше не хочу собаку-девочку, – щенки, лужи и прочее.

– С твоим отцом нельзя иметь щенков, – объяснила я Масе, и они с Ильей рассмеялись над двусмысленностью фразы.

– Твоя мать, профессор филологии, лектор университета, плохо выражает свои мысли вслух, – пояснил Илья, и они опять засмеялись.

Мася должна думать, что у нас хорошая семья. Девочки, которых посвящают в интимную жизнь родителей, во все эти ссоры-слезы-измены, никогда не смогут быть полноценно счастливы. Это психологический закон. Даже если я больше никогда в жизни не скажу Илье наедине ни слова, я все равно буду обманывать Масю всю жизнь – я все сделаю, только бы она была счастлива!

– Мася, поговорим? – Я заглянула к ней в комнату. Опять сидит со своей ерундой – вышивает цветы на валенках, делает колокольчики из войлока…

– Не-а, – протянула Мася.

– Нет, поговорим. – Я зашла без разрешения, села к ней на кровать, обняла.

Я стараюсь. Во мне все клокочет от злости, мне хочется заорать на нее командным голосом «стройся, смирно, занимайся!», но я стараюсь.

– Черт возьми, Мася! Но ведь это тебе надо. Это тебе жить.

– Я и хочу жить.

– Ну хорошо. Что ты хочешь делать? Вышивать валенки, делать колокольчики?! Тебе не стыдно?! Зачем тебе вышитые валенки, ты будешь в них дома сидеть, пока другие добиваются успеха?! Человек должен кем-то стать!..

Я пыталась хитрить: рисовать перед ней картины ее прекрасного будущего, – юрист в мантии и шапочке, разбудить в ней тщеславие, сравнивая ее с другими, – Маша учится в Лондоне, а Даша на двух факультетах одновременно.

Масю не интересуют мантия и шапочка, не интересуют достижения Маши и Даши. Я пыталась хитрить, хвалить, ругать, но она как тряпичная кукла – я втыкаю в нее иголки, а она ничего не чувствует, смотрит на меня чистым, лишенным всякой мысли взглядом. Ничего не хочет, никем не хочет, хочет, чтобы ее оставили жить свою бессмысленную жизнь. Я готова все для нее сделать и одновременно не могу ее видеть без раздражения!..

Все опять закончилось тем же – ссорой. Мася вытолкнула меня из комнаты, захлопнула дверь, я кричала под дверью «кем ты будешь?!», на крик прибежал Илья с обреченным лицом – «опять?! сколько можно?!».

Стыдная сцена.

Ася! Ты что, хочешь, чтобы моя дочь вышивала, делала бусы из войлока, пока другие учатся, закладывают основу для будущего, добиваются успеха? Ты что, хочешь, чтобы она была никем?

Я не уступлю Масе ее жизнь, я буду бороться!

Зина.

Здравствуй, Зина.

Знаешь что? Иди учиться. Иди учиться на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Учись, закладывай основу для будущего, добивайся успеха.

Отстань от нее. Дай человеку спокойно вышить валенки!

Колокольчики из войлока лучше прицепить к блузке или летнему платью. Красиво, когда контраст зимнего и летнего, войлока и шелка. А в вышитых валенках можно валяться и – краси-иво!

Ася.

Ася, здравствуй.

Помнишь, ты называла меня «человеком без тела»? Тогда почему все главные события моей жизни связаны с сексом?..

Мы с Ильей были тогда очень близки. Наши ночи начинались и заканчивались нежностью, а больше тебе ничего не надо знать. Мы с Ильей любили друг друга, как никогда при папе…Я привыкла делить жизнь на «при папе» и «после папы».

Так вот, после папы.

Жаль, что папе и Илье так недолго пришлось быть вместе.

На папиных похоронах я все время всматривалась в толпу. Ты не могла не узнать о его смерти, – в 89 году папа еще был «классиком», и о его смерти написали все центральные газеты. Несколько раз мне показалось, что я вижу тебя, и я все бросалась к тебе от гроба. Илья решил, что я помешалась от горя и бросаюсь в толпу. Я не видела тебя, но я уверена – ты была, стояла где-то в стороне.

Знаешь что? Счастье, что папа умер в 89 году! Он еще успел получить все, что положено, все официальные почести: посмертное награждение, венки от Союза писателей, некролог в центральных газетах: «На 77-м году жизни скончался выдающийся советский писатель…» Счастье, что он умер «выдающимся советским писателем», а не всеми забытым пенсионером на даче, когда его перестали издавать и забыли. Или еще того хуже – осмеянным, обруганным! Ведь после его смерти…

Это случилось вскоре после его смерти…А могло бы не случиться вообще! И никому от этого не было бы хуже или лучше! Я не верю в то, что все нужно обязательно открыть, обличить. Я считаю, что любое неодобрительное слово лучше пусть не будет сказано, и что нет хуже, чем кого-то судить.

Ну вот, папа умер и оставил наследство. Я получила в наследство привычку осознавать себя важной персоной, его дочерью, и остатки былой роскоши пополам с мамой – квартиру с двумя каминами на углу Некрасова и Маяковского и дачу в Комарово. Что еще?.. Осталась на кафедре, поступила в аспирантуру, защитила диссертацию, – приличная советская карьера «для девочки».

Но жизнь уже изменилась, и прежние советские табели о рангах перестали работать. Я была просто преподаватель, а Илья к этому времени стал первым журналистом города. Он так красиво обличал все советское, писал повсюду, выступал по телевизору – была такая передача «Пятое колесо», рупор перестройки. Писал как сумасшедший, многостраничный текст за час, обо всем – литература, театр, кино, но в основном, конечно, общественная жизнь и советское прошлое. Разоблачал всех, кто в чем-то провинился при советской власти, – кто подписал, кто поднял руку.