Книга Крестный путь Петра Столыпина - Виктор Воронин

– Долой, вон, долой!

– Нечестно, подло!.. Вы оскорбили представителя Государя…

– Мерзко, недостойно члена Думы, недостойно высокого собрания…

Крики неслись со всех сторон.

Октябристы, – умеренные, правые – все столпились около трибуны, к которой тянулись десятки рук, и казалось, что зарвавшегося, забывшегося г. Родичева моментально силою стащат с трибуны.

Несколько человек уже стояло за пюпитрами секретарей, а г. Пуришкевич порывался бросить в г. Родичева стаканом.

Н. А. Хомяков (Николай Алексеевич Хомяков – один из лидеров октябристов, председатель III Думы. – Авт.) начал было звонить, но, когда увидел, до какой степени разгорелись страсти, покинул трибуну и прервал заседание. За председателем удалились и остальные члены президиума.

Взволнованный, бледный П. А. Столыпин при первых криках встал со своего места и, окружённый министрами, вышел из зала почти одновременно с Н. А. Хомяковым.

За председателем Совета министров тотчас же поспешило несколько депутатов.

Родичев всё еще стоял на трибуне, краснел, бледнел, пробовал что-то говорить и затем будто замер, видя, что его выходкой возмущена почти вся Дума, за исключением, может быть, небольшой кучки лиц.

Во время перерыва стало известно, что председатель Совета министров, взволнованный неожиданным оскорблением, потребовал у г. Родичева удовлетворения (то есть вызвал его на дуэль. – Авт.).

В комнату председателя Думы Н. А. Хомякова явились двое министров, г. Харитонов (государственный контролёр. – Авт.) и г. Кауфман (министр народного просвещения. – Авт.)у и просили передать об этом г. Родичеву, который и не заставил себя ждать.

Извинение происходило в присутствии министров, Н. А. Хомякова и саратовского депутата H. Н. Львова.

Г. Родичев признавался, что он совершенно не имел в виду оскорбить главу кабинета, что он искренне раскаивается в своих выражениях, которые не так были поняты, и просит его извинить.

– Я вас прощаю, – сказал П. А. Столыпин, и объяснение был окончено.

П. А. Столыпин, как передают, был при этом крайне взволнован, а г. Родичев казался совершенно подавленным.

Известие о том, что председатель Совета министров принял извинение, быстро облетело залы и внесло первое успокоение».

Остаётся добавить только то, что Столыпин, по свидетельствам очевидцев, с презрением смотрел на извиняющегося Родичева и больше никогда не подавал ему руки.

И, несмотря на то что кадеты в критике Столыпина не останавливались ни перед чем, не кто иной, как председатель Совета министров, предпринял все необходимые меры, когда в октябре 1906 года получил от Милюкова письмо об угрозах ему со стороны крайне правых. Он немедленно прислал главе ПНС лаконичный, но предельно конкретный ответ: «Милостивый Государь Павел Николаевич.

Только что получил Ваше письмо и тотчас же отдал распоряжение по Департаменту полиции о немедленном принятии мер к охранению Вас и профессора] Гессена (имеется в виду ранее упомянутый один из ведущих деятелей кадетской партии и соредактор её официоза газеты «Речь». – Авт.) от нападения.

Такое же категорическое распоряжение будет сделано и по градоначальству».

«Возведение лесов»

Подавление революционного террора было важно для Столыпина ещё и потому, что только в стране, где каждодневно не лились потоки крови, можно было проводить системные реформы. Это своё убеждение он пытался донести и до сознания большинства депутатов Государственной думы: «В настоящее время так легко искажают цели и задачи нашей внутренней политики… но я думаю, что для благоразумного большинства наши внутренние задачи должны были бы быть и ясны, и просты. К сожалению, достигать их, идти к ним приходится между бомбой и браунингом. Вся наша полицейская система, весь затрачиваемый труд и сила на борьбу с разъедающей язвой революции – конечно, не цель, а средство, средство дать возможность законодательствовать, да, господа, законодательствовать, потому что и в законодательное учреждение были попытки бросать бомбы! А там, где аргумент – бомба, там, конечно, естественный ответ – беспощадность кары! И улучшить, смягчить нашу жизнь возможно не уничтожением кары, не облегчением возможности делать зло, а громадной внутренней работой. Ведь изнеможенное, изболевшееся народное тело требует укрепления; необходимо перестраивать жизнь и необходимо начать это с низов. И тогда, конечно, сами собой отпадут и исключительные положения, и исключительные кары. Не думайте, господа, что достаточно медленно выздоравливающую Россию подкрасить румянами всевозможных вольностей, и она станет здоровой. Путь к исцелению России указан с высоты Престола, и на вас лежит громадный труд выполнить эту задачу. Мы, правительство, мы строим только леса,» которые облегчают вам строительство. Противники наши указывают на эти леса, как на возведённое нами безобразное здание, и яростно бросаются рубить их основание. И леса эти неминуемо рухнут и, может быть, задавят и нас под своими развалинами, но пусть, пусть это будет тогда, когда из-за их обломков будет уже видно, по крайней мере, в главных очертаниях здание обновлённой, свободной, свободной в лучшем смысле этого слова, свободной от нищеты, от невежества, от бесправия, преданной, как один человек, своему Государю России. И время это, господа, наступает, и оно наступит, несмотря ни на какие разоблачения, так как на нашей стороне не только сила, но на нашей стороне и правда».

Неслучайно программа мер борьбы с революционным насилием была обнародована Столыпиным 24 августа 1906 года одновременно с программой радикальных реформ в самых различных сферах, о которых говорилось не менее конкретно и особенно подчеркивалось, что правительство для их проведения не будет ожидать, пока полностью будет подавлен террор: «Правительство не может, как это требуют некоторые общественные группы, приостановить все преобразования, приостановить всю жизнь страны и обратить всю мощь государства на одну борьбу с крамолою, сосредоточившись на проявлениях зла и не углубляясь в его существо. Не соответствовало бы обстоятельствам и интересам России и другое, предлагаемое противниками первого мнения, решение: обратиться исключительно к проведению в жизнь освободительных реформ, рассчитывая на то, что крамола в этом случае сама собой прекратится, потеряв всякий свой смысл. Мнение это не может быть принято уже потому, что революция борется не из-за реформ, проведение которых почитает своею обязанностью и правительство, а из-за разрушения самой государственности, крушения монархии и введения социалистического строя. Таким образом, путь правительства ясен: оградить порядок и решительными мерами охранить население от революционных проявлений и, вместе с тем, напряжением всей силы государственной идти по пути строительства, чтобы создать вновь устойчивый порядок, зиждущийся на законности и разумно понятой истинной свободе.

Обращаясь к способам достижения последней цели, правительство сознаёт, что перед ним стоят вопросы разного порядка. Одни подлежат разрешению Государственной думы и Государственного совета, и по этим вопросам высшая администрация обязана подготовить вполне разработанные законопроекты, которые служили бы основанием для суждения в законодательных учреждениях. На это должен быть использован весь промежуток времени до созыва Государственной думы. Другие, по чрезвычайной неотложности своей, должны быть проведены в жизнь немедленно. Это такие вопросы, которые вытекают из начал, возвещённых в Высочайших Манифестах, частичное разрешение которых не может связать свободы действия будущих законодательных учреждений и направление которых уже предрешено. На первом месте в ряду этих задач стоит вопрос земельный и землеустроительный. Практический почин в этом вопросе дан Высочайшим повелением о передаче Крестьянскому поземельному банку удельных оброчных статей. Последующими распоряжениями правительство даст возможность местным землеустроительным комиссиям ныне же фактически начать устройство быта малоземельных крестьян как использованием во всех местностях, где существует земельная нужда, наличного земельного запаса, так и облегчением в этом отношении частной самодеятельности крестьян. Реальная работа на местах даст богатый материал будущей Государственной думе в этом в высшей степени сложном вопросе.