Книга Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер

Берлин, 23 августа

Ганс Кальтенборн, наш ведущий комментатор международных новостей, был сегодня задержан тайной полицией по прибытии из Лондона в Темпельхоф. Нацисты здорово нас провели. По распоряжению из Нью-Йорка я сделал запрос в официальные учреждения по поводу его приезда. Мне ответили, что против его визита сюда возражений нет, но он не сможет ни вести радиорепортажи из Германии, ни встречаться с кем-либо из официальных лиц. Я заподозрил что-то неладное, когда чиновники на паспортном контроле все еще держали его, хотя всех остальных пассажиров уже отпустили. Его жена, несколько ее немецких родственников и я терпеливо ждали за бронзовым ограждением, которое отделяло нас от него. Было душно и жарко, и, пока стало ясно, что произошло, все мы изрядно вспотели. Немецкие родственники, которые подвергали себя опасности быть арестованными просто за то, что находились там, смело оставались у ограды. В конце концов я пожаловался человеку из гестапо, что нас заставляют так долго ждать, и после длительного и жаркого спора он позволил Гансу присоединиться ко всем нам на террасе кафе, где мы заказали пиво. Ганс прибыл в пятнадцать сорок пять. Без четверти шесть подошел гестаповский офицер и объявил, что шестичасовым самолетом Ганс будет отправлен обратно в Лондон.

«Почему? Он только что прилетел оттуда», — вмешался я.

«А сейчас он возвращается туда», — сказал офицер.

«Могу я узнать почему?» — спросил Ганс, внутри он весь кипел, но внешне оставался спокойным, хотя лоб у него покрылся испариной.

У офицера имелся готовый ответ. Заглянув в записную книжку, он заявил с величайшей серьезностью: «Герр Кальтенборн, в такой-то и такой-то день вы произнесли речь, оскорбляющую фюрера».

«Дайте мне, пожалуйста, взглянуть на ее текст», — громко попросил Ганс. Но с гестапо спорить бесполезно. Ответа не последовало. Ганс побежал садиться в самолет, но там не оказалось места, и он вернулся и сел за наш столик. Я спросил гестапо, нельзя ли ему уехать ночным поездом в Польшу. Теперь я испугался, что он может провести всю ночь в тюрьме. Я сказал, что предоставлю гарантии американского посольства, что он не выпрыгнет из поезда на территории Германии. Наконец они неохотно согласились. Я позвонил консулу Гейсту. Он все сделает по правилам. Мы опять уселись за пиво. Потом прибежал запыхавшийся гестаповец. На самолете все-таки нашлось место для «преступника». Они кого-то выкинули. И впихнули Ганса. Когда он очутился за загородкой, вспомнил, что карманы у него набиты американским табаком для меня. Он начал было перебрасывать его мне, но гестаповский агент остановил его. Запрещено. Потом он исчез.

Позднее (четыре часа утра). Ночью большое волнение в «Таверне». Примерно часа в два мы получили текст российско-германского пакта. Дело зашло дальше, чем мы думали. Это фактически альянс, и Сталин, как предполагалось, самый главный враг нацизма и агрессии, своими условиями приглашает Гитлера вторгнуться в Польшу и уничтожить ее. Друзья большевиков в ужасе. Несколько немецких журналистов — Хальфельд, Крик, Зилекс, — которые только позавчера истерично писали об опасности большевизма, приходят, заказывают шампанское и изображают из себя старых друзей Советов! Все мы потрясены тем, что Сталин ведет непродуманную политическую игру с позиции силы и играет на руку нацистам. Корреспонденты, особенно британские, заказывали шампанское или коньяк, чтобы заглушить свои эмоции. Сталинский шаг подорвет мировой коммунизм. Потерпит ли, скажем, французский коммунист, которого шесть лет учили ненавидеть нацизм больше всего на свете, сближение Москвы с Гитлером! Хотя, может быть, Сталин хитрит. Его цель — ввергнуть Германию и Западную Европу в войну, которая закончится хаосом, после чего большевики вмешаются, и тогда в европейские страны, или в то, что от них останется, придет коммунизм. А возможно, он и не хитрит. Гитлер разорвал все заключенные им когда-то международные соглашения. Если он использует Россию так же, как однажды использовал Польшу, подписав с ней аналогичный договор в 1934 году, то — прощай, Россия. Мы спорим на эту тему с Джо Барнесом, который потрясен новостями, несмотря на то что он здесь единственный, кто действительно знает Россию. Сидим вместе с немецкими журналистами. Они злорадствуют, хвалятся, брызжут слюной, говоря, что теперь Великобритания не посмеет воевать, отрицая все, что им ведено было говорить последние шесть лет их нацистскими хозяевами. Мы бросаем им это прямо в лицо, я и Джо. Спор принимает угрожающий характер. Джо нервничает, он подавлен. Я тоже. Очень скоро все это начинает вызывать тошноту. Если мы не уйдем, что-нибудь произойдет… Входит миссис Кальтенборн. Я договаривался встретиться с ней в три утра. Приношу свои извинения. Мне надо идти. И Джо надо уходить. Сожалею. Мы бродили по Тиргартену, пока не успокоились и не начало светать.

Берлин, 24 августа, девятнадцать часов

Сегодня ночью все выглядит так, как будто уже война. На противоположной от меня стороне улицы устанавливают зенитное орудие на крыше «ИГ Фарбен». Наверное, то же самое, что я видел там в прошлом сентябре. Весь день над городом летают немецкие бомбардировщики. Вполне возможно, что сегодня Гитлер войдет в Польшу. Многие так думают. Но я считаю, что это зависит от Великобритании и Франции. Если они твердо заявят, что сдержат свое обещание по поводу Польши, то Гитлер отложит вторжение. И добьется своего без войны. Забрал текст заявления Чемберлена, которое он произнес в парламенте. Звучит жестко. Час назад из Лондона звонил Эд и сказал, что был в палате общин и позиция ее твердая. Гитлер, похоже, собирается твердо стоять на своем. Вчера британский посол Гендерсон улетел на встречу с ним в Берхтес-гаден. Он сказал Гитлеру, что Великобритания сдержит свое обещание помочь Польше в случае нападения Германии, несмотря на российско-германский пакт. Гитлер ответил, что никакие британские обязательства не заставят Германию «отказаться от своего права на жизнь».

Очевидно, что с российским договором в кармане Гитлер не пойдет на компромисс. Россия у него в кармане! Как все перевернулось за последние сорок восемь часов. Большевистская Россия и нацистская Германия, самые заклятые враги на земле, подставляя вдруг другую щеку, становятся друзьями и заключают, ко всеобщему ужасу, что-то вроде союза.

Все произошло в понедельник (21 августа) в двадцать три часа. Германское радио неожиданно прекратило вещание в середине музыкальной программы, и диктор объявил, что Германия и Россия решили заключить пакт о ненападении. Я это пропустил. Находился в это время в офисе «Herald Tribune», вел обычные споры с Джо Барнесом до без пяти одиннадцать. Никакого намека на предстоящие события, кроме — позднее я вспомнил — туманных слов с Вильгельмштрассе, что вечером может появиться сообщение. Кажется, толстый немецкий журналист упомянул об этом. Фактически я узнал обо всем, когда в полночь позвонил из Лондона Эд Марроу. Власти не разрешили бы мне выйти в ту ночь в эфир. Очевидно, они ждали «редакционных» указаний. Накануне, в воскресенье, был какой-то намек на объявление о новом торговом соглашении между Россией и Германией. Дружественный тон по этому поводу в местной прессе, до тех пор яростно обличающей Россию и большевизм, должен был меня насторожить, но я не обратил на это внимания. Сообщение оказалось для большинства нацистских шишек такой же сногсшибательной новостью, как и для всего остального мира. В гитлеровский секрет было посвящено не более дюжины лиц.