Книга 1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - Дмитрий Зубов

Однако судьба снова оказалась неблагосклонна к зачинателю революции. У берегов Финляндии его яхта попала в шторм и утонула, а сам он с трудом доплыл до берега. Позднее Гапона укрыли от полиции деятели финской Партии активного сопротивления. А потом пришло известие, что пароход «Джон Графтон» тоже не доплыл до Петербурга, сев на мель в Финском заливе. По некоторым данным, виновником неудачи был все тот же эсеровский провокатор Азеф, который также участвовал в предприятии и знал все подробности.

Никогда этого у нас не было, и вот опять!

В сентябре в столицах началась новая забастовка печатников, булочников, табачников, трамвайщиков и других профессий. В отличие от прежних акций протеста рабочих крупных заводов, не представлявших прямой угрозы для функционирования городских служб, данная забастовка быстро привела к параличу жизни, серьезным трудностям для всего населения, резкому росту цен, всплеску спекуляции и т. д.

Ну а в октябре началось то, что большевики потом назвали «высшим подъемом революции». «Крупные события начались неожиданно и развернулись крайне быстро», – писал Ольденбург. Если до этого девять месяцев восстания при всей их опасности для режима происходили локально, позволяя властям относительно оперативно реагировать на происходящее, то теперь царь и его окружение впервые увидели, что такое настоящая борьба.

Кстати, тот же Ольденбург довольно точно обозначил реакцию царя и его окружения на очередной всплеск волнений – «неожиданно». Для них всегда и все происходило неожиданно! И жестокие еврейские погромы, и студенческие волнения, и политические убийства, и забастовки, и поражения в войне. Слишком долго власть в России, не будучи хоть в какой-то мере утвержденной волеизъявлением народа и чья «легитимность» базировалась на принципе «так надо», жила отдельно от этого самого народа. Поэтому любые явления, не укладывавшиеся в голове царя и элиты, возникали всякий раз только «внезапно». Тут очень подходит легендарная фраза Виктора Черномырдина, премьер-министра российского правительства в 90-х годах и известного автора многочисленных афоризмов: «Никогда этого у нас не было, и вот опять!»

7 октября забастовали служащие Московско-Казанской железной дороги. На следующий день встали также Ярославская, Курская, Нижегородская, Рязано-Уральская дороги. Забастовщики валили телеграфные столбы прямо на рельсы там, где находились желающие работать. При этом железнодорожники поначалу не предъявляли никаких требований. «Когда все дороги встанут, тогда мы их предъявим», – говорили они. 19-го числа полностью встала и Николаевская дорога, отныне Москва была практически отрезана от внешнего мира. Стоит отметить, что, несмотря на слабое, по сравнению с Европой, развитие железнодорожной сети, все же в начале XX века она уже играла ключевую роль в жизни страны, связывая ее гигантские пространства в экономическом и политическом отношении. Без железных дорог не работала почта, не доставлялись газеты, не перебрасывались войска, не возилось продовольствие, не производились финансовые дела и т. д. Цель удара революционеров была выбрана верно, как верно отмечал Ленин, «решительно парализовав силу правительства».

Тем временем 11 октября в той же Москве была объявлена и всеобщая забастовка. Одновременно прекратили работу почти все фабрики, заводы, транспорт, электростанции, почта, телеграф, магазины и многие учебные заведения. Особенно болезненный удар нанесли коммунальщики. В отличие от крестьян, до сих пор добывавших воду из общих колодцев с помощью «журавлей», городские жители в большинстве своем уже успели привыкнуть к водопроводу, поэтому его отсутствие воспринималось как настоящая катастрофа. Вслед за Москвой к забастовке присоединился Петербург, а потом и другие крупные города, в том числе в Польше и Финляндии.

Именно в этот момент революционеры перешли к созданию собственных органов власти. В Петербурге, Екатеринославе, Киеве, а потом и других городах возникли первые Советы рабочих депутатов, в Москве, Ярославле, Харькове, Риге, Вильнюсе создавались рабочие профсоюзы. Это были некие аналоги гапоновского Собрания. 16 октября делегация Петербургского совета рабочих депутатов явилась в городскую думу и потребовала ассигновать средства… на продолжение стачки. «Нам нужно оружие для завоевания и отстаивания свободы – отпустите средства на создание пролетарской милиции», – заявили рабочие.

Уже к середине октября число бастующих достигло двух миллионов. Именно про это время потом сочинили известное стихотворение: «Пекарь булок не печет, дворник улиц не метет…» «Забастовки железных дорог, которые начались вокруг Москвы, потом охватили сразу всю Россию, – писал царь своей матери, с которой у него, несмотря на солидный возраст, сохранились по-детски сентиментальные отношения. – Петербург и Москва оказались отрезанными от внутренних губерний. Единственное сообщение с городом – морем, как это удобно в такое время года! После железных дорог стачка перешла на фабрики и заводы, а потом даже в городские учреждения. Подумай, какой стыд! Только и были сведения о забастовках, об убийствах городовых, казаков и солдат, о беспорядках, волнениях, возмущениях»[26].

14 октября перестали выходить газеты, на рынках из-за забастовки продавцов кончились продукты, в мясных лавках закончилось мясо. Дошло уже до «обратных» протестов. В Москве черносотенцы избивали студентов, евреев и прочих «подстрекателей». Учащиеся Московского университета вынуждены были забаррикадироваться в здании, перекрыв подходы к нему баррикадами. Прямо во дворе рубили деревья и жгли костры, на которых готовили пишу и одновременно грелись. В Твери 17 октября уличная толпа осадила здание губернской управы, где собрались служащие для обсуждения вопроса о забастовке, подожгла дом и избивала выходивших из него людей.

В этих условиях и наступил звездный час главного российского либерала Сергея Витте. Потомственный чиновник и профессиональный железнодорожник, немец по национальности, «отец» Транссиба, винной монополии и «золотого» рубля, он как бы достался Николаю II в наследство от его отца. Точнее, от матери, с которой у Витте сложились хорошие отношения. Будучи западником и сторонником реформ, Витте открыто симпатизировал бастующим рабочим и протестующим студентам, был противником «большой азиатской программы», а консервативное окружение царя открыто называл «безобразовской кликой». Во время войны с Японией Витте, как и революционеры, избрал позицию «пораженчества». «Как политик я боюсь быстрых и блестящих русских успехов, они бы сделали руководящие санкт-петербургские круги слишком заносчивыми, – говорил он в июле 1904 года германскому канцлеру Бюлову. – России следует испытать несколько военных неудач». Витте говорил своему окружению, что Маньчжурия России вовсе не нужна, что война – результат интриг «Безобразовых»[27] и вообще он не желает стране победы. Как типичный русский либерал, он считал, что военные поражения и внутренние волнения идут только на пользу России, ослабляют власть и вынуждают ее пойти на широкие реформы и уступки.