Книга Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 - Эрих Редер

Логическим решением, разумеется, был бы отбор кандидатов в унтер-офицеры из групп общей службы и организация для них особых программ и групп подготовки. Но тогда возникала сложность с теми, кто через некоторое время признавался непригодным для получения звания унтер-офицера. Выход виделся в установлении некоторого числа разрядов для пришедших добровольцев, с соответствующим повышением содержания для различных разрядов и определением служебных обязанностей в соответствии с возрастом и опытом. В этом случае мы могли избежать возвращения тех, кто признавался непригодным для обучения на звание унтер-офицера, и необходимости для него начинать весь свой путь на флоте с самого начала.

Количество молодых людей, стремившихся на добровольную службу в военно-морской флот, намного превышало необходимое. А потому офицеры наших вербовочных пунктов в Киле и Вильгельмсхафене могли вести тщательный отбор. Капитан-лейтенант Франсуа, офицер вербовочного пункта в Киле, много лет прослужил унтер-офицером учебной команды на старом флоте, каждое лето отправлялся в поездки по всей Германии, посещая самые маленькие городки и села. Здесь, вместе с сотрудником военно-морской медицинской службы, он проверял физические и психические качества добровольцев, а также путем расспросов учителей и священников выяснял их моральный облик.

Возродив школы унтер-офицеров, мы решили осуществить некоторые перемены в системе расквартирования личного состава, а также его профессиональной подготовки. Располагали мы всего лишь почти античными казармами во Фридрихсорте, но мы отремонтировали жилые помещения, умывальни, туалеты, сменили мебель, чтобы сделать их максимально отличными от стандартных казарм призывного контингента. Основная заслуга в этом принадлежала моему начальнику штаба, капитану 1-го ранга Альбрехту, выполнившему эту задачу с помощью начальника службы снабжения Бурмайстера и главного архитектора Киля господина Келма. Хотя некоторые старожилы и приняли в штыки эти нововведения, но преобразования были столь успешны, что послужили в дальнейшем образцом.

Что же касается подготовки офицеров, то новые кандидаты в офицеры поступали на тех же самых условиях и в рамках тех требований, что существовали для всех остальных добровольцев, и выполняли такие же обязанности в период первоначальной общей подготовки. Это было не так уж плохо, ибо в заключительный период минувшей войны многие молодые офицеры не получили настоящей, систематической подготовки и могли выполнять только те обязанности на борту корабля, которые они изучили на своем непосредственном опыте. Были и такие офицеры, которые прослужили в береговых частях или военно-морских бригадах и вследствие этого не имели никакого опыта службы на кораблях вообще. В каждом из этих случаев имелось только одно решение: дать возможность офицеру освоить ту часть офицерского образования, которую ему не довелось получить. Кроме всего этого, наблюдался некоторый упадок профессионального интереса и esprit de corps как результат Капповского путча и его последствий. И это тоже требовало разработки и реализации определенных программ, способных помочь офицерам в осознании своих обязанностей и положения в новом государстве.

Реализовать все это посредством одних только преподавателей и учебников было, разумеется, невозможно. Пример офицеров старшего поколения был основным инструментом воспитания в молодых стойкости характера, необходимой офицеру, который не только ответствен за жизнь своих подчиненных, но и должен быть готовым отдать свою собственную жизнь за родину. Одной из основ такой стойкости духа являются твердые религиозные убеждения. Но, согласно Веймарской конституции, нельзя было требовать от личного состава присутствия на церковных службах; их посещение – дело сугубо добровольное. Именно в этом отношении личный пример имел большое значение. Я взял себе за правило регулярно посещать церковь вместе со своей женой, мои офицеры помогали мне сделать такой порядок обычаем для всего личного состава. Ничто лучше не могло подвигнуть людей к соблюдению религиозных правил.

Инфляция военного времени и вызванные ею перекосы социальной жизни породили определенные обычаи и манеры, чуждые нашему германскому образу жизни. В разговорах и спорах я старался возродить в моих офицерах ценность более простой жизни, причем не только по причине весьма скромного жалованья, получаемого нами в новом флоте, но также и из надежды на то, что они смогут осознать для себя высшие ценности. Однако внешний блеск и суета окружающей жизни часто перевешивали мои слова.

Установившийся было в среде офицеров обычай переодеваться в штатское платье, как только они заканчивали часы службы, был одним из тех, которые я не мог одобрить. И хотя я отнюдь не отношусь к тем, кто считает, что служивый человек всегда должен быть затянут в мундир, я неоднократно слышал, как унтер-офицеры жаловались, что они, единственные в ранге выше рядовых, выделяются в уличной толпе своей униформой и достойным поведением. Здесь, как и с посещением церкви, я старался подавать личный пример, появляясь в мундире при каждом удобном случае.

Конечно, все эти мои «личные примеры» и наставления время от времени давали пищу для веселых шуток. И это замечательно. Излишняя серьезность отнюдь не способствует несению флотской службы, и в ней всегда есть место юмору. Подобный юмор присутствовал на так называемых «джентльменских вечерах», переросших в традицию в Киле перед войной. Молодые офицеры, имевшие склонность к розыгрышу, ставили на сцене скетчи, в которых весело подшучивали над теми или иными сторонами флотской жизни и даже над теми или иными персонами, занимавшими порой весьма высокое место во флотской иерархии. Сам император любил бывать на таких вечерах, во время которых остроумным нападкам подвергались и высшие офицеры, не исключая и адмирала фон Тирпица.

Я постарался возродить проведение таких вечеров, хотя мы и не располагали столь обширным выбором талантов, какой был в старом флоте былых времен. Но с моего благословения несколько офицеров возродили этот обычай в ходе ежегодных театральных представлений, которые нашли благодарных зрителей в лице всех офицеров, чиновников и тех приглашенных, которые смогли найти время, чтобы присутствовать на них. Нет необходимости говорить, что первой мишенью доморощенных юмористов стал я сам. Так, например, в связи с моим всем известным отношением к ношению штатской одежды со сцены прозвучало, что у меня даже нет собственного штатского костюма. Во время другого из подобных вечеров я был изображен на настенном плакате в виде путешественника, отправляющегося в Гватемалу, причем весь мой костюм состоял из тропического шлема и трусов, тогда как в руках я держал небольшой чемодан с нарисованным на нем адмиральским вымпелом. Плакат этот не одобрил мой начальник штаба, в обязанности которого входило осуществлять нечто вроде предварительной цензуры и не допускать, чтобы происходящее выходило за рамки приличия. Он счел изображение адмирала чересчур вольным и потребовал от ворчавших художников, чтобы они скрыли мой обнаженный торс под белым кителем. Однако он не мог и предполагать, что, сделав это, художники изобразят на плакате еще и большой красный штамп «ПРОВЕРЕНО ЦЕНЗУРОЙ» после того, как он уйдет, отдав это ценное указание. Естественно, когда я увидел плакат, мне захотелось узнать, что скрывается в подоплеке, – на что и рассчитывали художники. История эта немало повеселила меня, и я заметил своему начальнику штаба, что цензура не всегда бывает объективна.