Книга Мемуары "власовцев" - Александр Окороков

В 8 часов вечера 27 мая была получена телефонограмма о вызове меня на завтра 28 мая в 10 часов утра в Штаб казачьих войск. Я отправился на мотоцикле в Лиенц. Походный атаман генерал Доманов встретил меня в своем кабинете и сказал, что англичане требуют всех гг. офицеров на собрание в неопределенном месте. По карте он указал мне приблизительное место сбора. Я ответил ему, что мы могли бы ехать самостоятельно, т. к. при штабе было достаточно машин. Атаман ответил: «Нет. Англичане дают свои машины. Проверьте, чтобы офицеры были чисто выбриты и аккуратно одеты. Нужно представиться английскому генералу в хорошем виде». И продолжил: «Будьте спокойны, никаких неожиданностей не будет. Возвращение из поездки предполагается на 4 часа дня. К этому времени закажите себе обед. Никаких лишних вещей и продуктов с собой не брать!»

Было уже около 12 часов дня, а отъезд был назначен на 1 час дня. Я отправился в расположение училища. Офицеры ждали меня у канцелярии училища. Я им дословно передал распоряжение Атамана.

Все молча ждали, что я скажу. После минутного молчания я сказал: «Приказ есть приказ», вышел из канцелярии и отправился к машинам, которые были поданы англичанами. Казачки, стоявшие около машин, говорили: «Александр Иванович, не уезжайте». Юнкера говорили громко: «Господин полковник, Вы не вернетесь!» Казачки начали крестить и благословлять нас «на добрый путь». Тут я заметил, что нескольких офицеров не хватает, но не придал этому значения. Решил, что сами знают, что делают, и приедут потом. Одного дежурного офицера разрешено было оставить. Выбрал войскового старшину Шувалова (быв. красного офицера, у которого была жена (медсестра) и двое маленьких детей).[35]

В этот момент я впервые усомнился в том, куда я еду. Я еще стоял на земле, и мне стало стыдно перед самим собой и перед обманутыми юнкерами. Я дал знак отъезжать. С этого момента началась трагедия моих скитаний, но горячие молитвы сохранили меня до сегодняшнего дня.

Машины тронулись.

Ехали быстро через расположение штаба и видели семью Красновых, которая грузилась в штабной автобус. Я почувствовал, что окружающие офицеры начали волноваться.

Наша колонна автомобилей, отъехав километров 50, внезапно остановилась, и на каждую машину с быстротой молнии вскочили по 6 человек вооруженных английских солдат, которые стали угощать нас папиросами. Такая неожиданная любезность солдат нас удивила. Постепенно мы стали понимать, что мы арестованы. Автомобили стали набирать скорость и нигде не останавливались.

У многих явилась мысль, что нужно спасаться. Кое-кто из офицеров стал выскакивать и прятаться в высокую рожь. Некоторым это удавалось, а другие разбивались о дорогу. Английские солдаты стреляли по ним, но машины не останавливались и двигались с той же скоростью к г. Шпиталь, где нас уже встретил батальон английских солдат, вооруженных, с пулеметами, направленными на нас. Показались ворота лагеря, в который стали въезжать наши машины. Тут мы поняли, на какое «совещание» нас привезли. С левой стороны от въезда стоял двухэтажный дом. Из него были слышны звуки гармонии и русская песня. Мы удивились, кто бы это мог быть? Конвой нам объяснил, что генерал Шкуро со своим штабом был днем раньше арестован и привезен сюда, но нам не дали с ним соединиться. Мы только увидали его в Юденбурге при передаче советам.

Конвой предложил нам в вежливой форме заходить за проволоку, предварительно положив на поставленные у входа столы перочинные ножи и часы. Некоторые, как овцы, потеряли волю и стали выкладывать все свое имущество из карманов, а освободившись от всего, стали отходить к баракам. Один барак был предназначен для штаб-офицеров, другие для обер-офицеров. Конечно, никто не обращал внимания на это, и стали в бараки входить группами, не считаясь с этим разделением по чинам.

Я вошел со штабными офицерами и Атаманом. Как только разместились по баракам, началось волнение.

Стали бегать из барака в барак и составлять слезные петиции то английскому королю, то епископу Кентерберийскому, то в Лигу Наций. Поздно вечером после подачи всех петиций пришел Походный атаман генерал Доманов и сообщил распоряжение англичан ложиться спать спокойно, и добавил: «Завтра в 7 часов утра будет подан завтрак и горячий кофе».

По баракам ползли разные слухи. Говорили, что такой-то повесился в умывалке, другой в уборной, третий отравился цианистым калием, четвертый застрелился. Тщательного обыска не делали. Некоторые офицеры оставили пистолеты.

Я находился в бараке с кубанским генералом Тихоцким,[36] который всю ночь готовился к смерти. Снял свою парадную черкеску, отпорол газыри, отличия и значки, обрезал полы черкески и стал предлагать мне какой-то яд, который носил в кольце. На такое приготовление было жутко смотреть.

Наконец ночь кончилась и стало светать. Это происходило на Фоминой неделе. С нами были наши священники. Стали собирать певчих. Началась утренняя молитва. Послышались возгласы священника: «Христос Воскресе!» В ответ раздавалось: «Воистину Воскресе!» Молились все долго и усердно. В 7 часов точно англичане привезли массу коробок со всевозможными консервами и термосы с кофе, чаем и какао. Конечно, никто не обратил на еду никакого внимания. Раздались голоса: «Англичане предлагают садиться в машины». Никто не хочет выходить. Стали предлагать вынести на стуле старика генерала П . Н. Краснова, как знамя. Нужно было объединиться вокруг кого-нибудь. Предложение это быстро выполнили, и его вынесли на стуле, который поставили перед бараком; все офицеры стали стеной вокруг для защиты. Барак стоял на бугре, а дальше местность спускалась. Нам был виден выстроенный батальон англичан, вооруженный винтовками и длинными палками. Раздалась команда, и две роты пошли навстречу нам. Стали пробивать дорогу к генералу Краснову. Несколько человек было ранено. Одним из первых был ранен и полковник донской артиллерии Полухин (командир полубатареи юнкеров), получивший удар палкой по голове. Он упал, обливаясь кровью. Англичане, почувствовав, что этим маневром взять нельзя, отошли в исходное положение. Разделились на две части. Одна часть пошла с фронта, а другая с фланга.