Книга Русские генералы 1812 года - Яков Нерсесов

Предвидя вторжение Наполеона, наш герой заблаговременно представил Александру I свой план будущей войны, построенный на идее наступления. Более того, он сумел наладить шпионскую сеть за границей, в герцогстве Варшавском и австрийских владениях, чтобы иметь сведения о подготовке неприятеля к вторжению. Но император, никогда особо Багратиону не доверявший и не считавший его крупным полководцем, отдал предпочтение плану стратегического отхода в глубь России, предложенному военным министром Барклаем-де-Толли. Удара на опережение не последовало ни осенью 1811 г., ни весной 1812 г.: не завершив войны на юге с турками, император не мог помышлять о превентивном нападении. Отечественная война началась отступлением 1-й и 2-й Западных армий и их движением на соединение по сходящимся направлениям. Наполеон направил главный удар своих войск под Гродно на 2-ю Западную армию Багратиона с целью отрезать ее от войск Барклая-де-Толли и уничтожить. Разрыв между двумя армиями порой достигал 300 км: при скорости передвижений войск той поры это была внушительная дистанция.

Между прочим, вторгнувшись в Россию и отогнав от Вильно 1-ю Западную армию Барклая уже на четвертый день войны, Наполеон решил сосредоточиться на уничтожении 2-й армии Багратиона. Потом он рассчитывал «разобраться» и с Барклаем, отступавшим к Лрисскому лагерю. Вероятно, именно поэтому Бонапарт не очень-то усердствовал в преследовании Барклая, сразу же поспешившего на восток, чем и вызвал растущее не по дням, а по часам недовольство своего генералитета.

«Охота» на Багратиона началась, и вел ее матерый охотник «железный маршал» Даву, большой мастер по захлопыванию ловушек. Всем казалось, что участь Багратиона предрешена. Сам Бонапарт лишь посмеивался: «Мне достанется ножка или крылышко!»

Багратион был против решения об отводе русских армий к Смоленску. В какой-то момент он даже предлагал бросить свою армию по тылам наполеоновской – от Белостока к Варшаве. Но под угрозой окружения ему пришлось совершить трудный обходной маневр и с арьергардными боями отступать к Бобруйску и Могилеву. После занятия 26 июня 1812 г. войсками Даву Минска Багратион оказался отрезанным от главных сил. Но медлительность Жерома Бонапарта дала ему возможность спастись: «Насилу вырвался из аду. Дураки меня выпустили», – писал он Ермолову. 28 июня Багратион разбил авангард короля Жерома при Мире, а 2 июля рассеял при Романове кавалерию Латур-Мобура и Рожнецкого. 11 июля корпус генерала H. Н. Раевского атаковал у Салтановки части Даву, отрезавшие ему путь на соединение с 1-й армией.

Однако прорваться к Могилеву Багратиону не удалось. С очень большим трудом он все-таки оторвался от «железного маршала» и переправился через Днепр у Нового Быхова. С выпавшей на его долю задачей – вывести из-под удара превосходящих сил Даву свою небольшую армию – князь Петр справился. «Куда ни сунусь, – писал он, – везде неприятель». 21—22 июля он смог соединиться с армией Барклая под Смоленском.

Кстати, Багратион наряду с Барклаем выступал сторонником привлечения к борьбе с французами народных масс и был одним из инициаторов партизанской войны, в частности содействовал созданию отряда Дениса Давыдова.

При этом Багратион был убежден, что «неприятель дрянь». Воспитанному в суворовском наступательном духе, горячему и бескомпромиссному Багратиону в период отступления было морально очень тяжело. Уже на 19-й день войны он настаивал в письме к императору на необходимости немедленного генерального сражения. А отступление от Смоленска и вовсе вызвало у него прилив бешенства. Понуждаемый им Андр. И. Горчаков 2-й, с которым они были на короткой ноге еще со времен Итальянского и Швейцарского походов, бросил свою позицию на Московской дороге, и лишь предусмотрительные действия генерала П. А. Тучкова 3-го, без приказа занявшего позицию, а также беспримерная стойкость его солдат и офицеров спасли русскую армию от удара. По мнению А. П. Ермолова, это была очень серьезная ошибка командования, могущая повлиять на исход войны.

«Стыдно носить мундир, – писал Багратион Ермолову. – …Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр – искать и бить!» В ответ Алексей Петрович увещевал князя Петра: «Принесите Ваше самолюбие в жертву погибающему Отечеству нашему, уступите другому (имеется в виду Барклай – Я. Н.) и ожидайте, пока не назначат человека, какого требуют обстоятельства».

Багратион хотя и имел старшинство в чинах перед Барклаем-де-Толли, тем не менее подчинился ему ради сохранения единоначалия в армии. Но уже в ходе дальнейшего отступления, когда общественное мнение ополчилось на Барклая, Багратион снова стал резко выступать против проводимого им плана отступления.

Александр I в доверительном письме к сестре Екатерине Павловне от 30 сентября так объяснял решение поставить Барклая выше Багратиона: «Что может делать человек больше, чем следовать своему лучшему убеждению? .. .Оно заставило меня назначить Барклая командующим 1-й армией на основании репутации, которую он себе составил во время прошлых войн против французов и против шведов. Это убеждение заставило меня думать, что он по своим познаниям выше Багратиона. Когда это убеждение еще более увеличилось вследствие капитальных ошибок, которые этот последний сделал во время нынешней кампании и которые отчасти повлекли за собой наши неудачи, то я счел его менее чем когда-либо способным командовать обеими армиями, соединившимися под Смоленском. Хотя и мало довольный тем, что мне пришлось усмотреть в действиях Барклая, я считал его менее плохим, чем тот (Багратион. – Я. Н.), в деле стратегии, о которой тот не имеет никакого понятия». Любопытно, что хорошо знавший Багратиона еще с 1790 г. генерал-майор барон В. И. Левенштерн, человек весьма саркастический, по-своему весьма едко охарактеризовал полководческий стиль князя Петра: «В его лице… Россия имела лучшего начальника авангарда… но он не так хорош во главе армии, и, кажется, про него можно сказать, что блестящий во втором ряду помрачается в первом». Пожалуй, еще дальше шел в оценке Багратиона Ермолов: «.. .недостаток познаний (или слабая сторона способностей) может быть замечаема только людьми, особенно приближенными к нему… Если бы Багратион имел хотя ту же степень образованности, как Барклай-де-Толли, то едва ли бы сей последний имел место в сравнении с ним».

Петр Иванович продолжал возмущаться Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. …И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого». Под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но по требованию Барклая-де-Толли отступление продолжилось. Багратион тогда писал генерал-губернатору Москвы Ф. И. Ростопчину: «Без хвастовства скажу вам, что я дрался славно, господина Наполеона не токмо не пустил, но ужасно откатал. Но подлец, мерзавец, трус Барклай отдал даром преславную позицию (Смоленск. —Я.Н.). Я просил министра, чтобы дал мне один корпус, тогда бы без него пошел наступать, но не дает; смекнул, что я их разобью и прежде буду фельдмаршалом». Это несправедливое письмо характеризует Багратиона не с лучшей стороны. Промедли Барклай-де-Толли на «преславной позиции» – и русская армия неизбежно оказалась бы в окружении.

Настроения, высказанные Багратионом, были общими для армии. Если верить мемуарам Ермолова, то вскоре после Смоленска между Барклаем и Багратионом произошла жестокая ссора. С той поры Багратион уже открыто писал Ростопчину, что Барклай – «генерал не то что плохой, но дрянной». Император, придерживаясь древнеримского принципа «разделяй и властвуй», лишь подливал масла в огонь: он пересылал отправленные ему Багратионом письма с кляузами на Барклая самому же Барклаю. А они – «лед и пламень» – не могли ужиться друг с другом и все делили то, что не делится: «слава – самая ревнивая из страстей».