Книга Повесть о чучеле, Тигровой Шапке и Малом Париже - Константин Дмитриенко

Я открыл. Под простыней был Родий Ликин. Это точно, как то, что в мире нет бога. Но это был не человек. И это на глазах менялось, с каждой минутой все больше приобретая форму человека. Как будто нечто лепило из глины… Нет, из отличного свечного воска фигуру человека. Я неплохой анатом, вы знаете, поэтому я успел различить образ того, чем это было изначально. Нечто, похожее на росомаху или медведя, но лицо становилось все более и более человеческим, и я спросил:

— Чем же оно было? Как выглядело?

И Степан Лисицын, блеснув своими синими глазами, ответил:

— Оно было как зверь, как большой седой медведь-не-медведь. Однажды, очень давно, лет десять назад, подобную тварь мы встретили на голубичнике в долине Улукита. Я не знаю этому имени.

Давайте еще водки выпьем. Вы молодые, вам, я как доктор говорю, можно. А мне, конечно, не можно, но, видимо, и не повредит.

Я работал весь остаток ночи, и все, что было внутри этого существа, было совсем как у человека, с той небольшой разницей, что заключена в слове «как». Я держал в руках органы, которые были бы человеческими, если бы они ими были. То есть если бы я хотел создать некий муляж для своих студентов, то у меня бы, имей я подходящие материалы, получилось бы именно такое, замечательное подобие. Я пытался зафиксировать разницу и диктовал сидевшему рядом полицмейстеру все, что мне казалось важным. Но ничего, что могло бы… Эти записи потом, уже в двадцатые годы, после того как красные партизаны расстреляли или повесили Франца Гансовича, куда-то пропали. И единственное, что было не так, то есть совсем не так, — тяжелая свинцовая пуля в сердечной мышце. С такой пулей в сердце люди не живут.

— А Ликин жил, — сказал полицмейстер Манке. И потом добавил: — Пуля Штитмана.

Я искал другие пули, я почти был уверен, что это золотые пули Никиты Чайки, но их не было в теле. «Прошли навылет», — пробормотал Степан Лисицын. Значит, навылет? Я покивал головой.

Часам к девяти, когда уже по-хорошему рассвело, а в холодной от керосиновых ламп стояла парная духота, я наложил последний шов, и чучело Родия Ликина было готово. Потом его года два, наверное, возили по ярмаркам и приискам. Показывали и говорили зевакам: «Это чучело известного малопарижского разбойника Родия Ликина — смотрите и будьте спокойны».

Вот, в общем-то, почти вся история. Почти. Ядвига Лисицына, жена Степана, в конце июля следующего года родила черноглазенького такого ребенка. Но и это еще не все. Я же говорил вам, что страх не отпускает. Теперь не отпускает. Раньше отпускал, а теперь — вот так как есть.

Степан Лисицын умер лет пять назад. Не важно, от чего. Я делал вскрытие. Все как у человека. Как. А потом, когда в грудной клетке и в черепе я нашел вот это, мне, скажу честно, стало страшно.

И Иван Конанович Уфимцев положил на стол три золотых самородка. Три тяжелые золотые пули сорок четвертого калибра.