Книга Агент Византии - Гарри Тертлдав

Однажды утром, когда Вигхард отправился проверить свои силки, Хильда вернулась в лагерь после купания в реке. Ее одежда чудесным образом облегала еще мокрое тело. Переведя дух, магистр пробормотал знаменитую фразу из «Илиады».

Это ничего не говорило Хильде, не знавшей греческого языка. Аргирос перевел:

– «Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы брань за такую жену и беды столь долгие терпят»[31]. Конечно, Гомер говорил о Елене, но ему не посчастливилось узнать тебя.

Хильда вспыхнула и остановилась в смущении. Аргирос уже готов был утратить привычную сдержанность. Он шагнул вперед и притянул девушку к себе.

Она ударила его ногой в голень, точнее, попыталась ударить, поскольку он успел увернуться с ловкостью бывалого солдата. Он нащупал небольшой кинжал у нее на поясе и отскочил. С горящим взглядом Хильда бросила:

– Ты что, принял меня за развязную римскую шлюху, которая ложится с мужчиной по первому зову?

Поскольку ответ мог звучать как «возможно» или даже «да», магистр предусмотрительно не стал отвечать прямо. Вместо того он извинился в самых учтивых выражениях, которые до того использовал, чтобы польстить Хильде. А сам подумал о том, что строгая мораль германцев, о которой упоминал Тацит, к сожалению, по-прежнему соблюдается их потомками.

Тацит также писал, что германские женщины ходят в бой наряду с мужчинами. Глядя на Хильду, стоявшую в воинственной позе с кинжалом наготове, Аргирос поверил и в это. Его пыл совсем угас, и, погруженный в молчаливую задумчивость, он занялся сворачиванием лагеря.

В тот же день после обеда, когда Хильда на несколько минут удалилась в кусты у обочины дороги, Вигхард наклонился к Аргиросу и тихо сказал:

– Хорошо бы для вас было на этом и остановиться.

И он коснулся своего самострела.

– Да уж, – согласился Аргирос и поднял бровь – очевидно, хваленое германское целомудрие больше поддерживается силой, чем основывается на морали.

– И все же, – добавил магистр чуть позднее, – вечером в городе мы могли бы не просто передохнуть.

Вигхард кивнул и похлопал спутника по плечу.

– Ах, почему нет? Отправляйся и найди хорошую девку. Тебе это полезно, и у нас всех будет меньше поводов для тревоги.

«Практичный народ эти северяне», – подумал Аргирос.

По пути в Санкт-Галлен располагалось несколько дочерних мужских обителей, устроенных по образцу первоначальной. Путешественники останавливались в нескольких из них, потому что эти монастыри предлагали удобный и безопасный кров, и к тому же к ним легко приспособиться: все они похожи, точно горошины в бобе. А что в том плохого? Образец великолепный. Пространство размером всего четыреста восемьдесят на шестьсот сорок футов, на котором размещается сообщество из двухсот семидесяти монахов. Аргирос восхищался архитектурой Санкт-Галлена и прочих западных аббатств, хотя и не был согласен с их доктриной.

Он представлялся торговцем янтарем, получаемым от литовцев-язычников, и назывался Петро из Нарбонна. Этот порт на Внутреннем море был в руках франко-саксонцев. Магистр не желал, чтобы его принимали за гражданина империи. К тому же нарбонский диалект латыни близок к испанскому, и греку легче его имитировать. Он никогда бы не смог притвориться жителем северной Галлии и вряд ли научился бы понимать этот резкий носовой диалект, не говоря уже о подражании.

В воскресенье он с Вигхардом и Хильдой отстоял мессу в монастыре, но в результате опять настроил англичанку против себя как раз тогда, когда она только начала снова обращаться с ним вежливо. На этот паз повод для спора был чисто теологический. Во время литургии Аргирос стоял молча, когда звучало слово «филиокве»[32]: доктрина имперской церкви утверждает, что Святой Дух исходит только от Бога Отца, а не от Сына.

Большинство граждан империи поступали так же, если выезжали в страны, неподконтрольные Константинополю. Так они спасали свою совесть, и в девяносто девяти случаях из ста другие молящиеся ничего не замечали. Но не здесь. Когда они выехали, Хильда с горечью упрекнула:

– Мне следовало предполагать, что вы выставите напоказ свою ересь.

– Мою ересь? – ощетинился магистр. – Четвертый Вселенский собор в Константинополе осудил признание двойственного исхождения Святого Духа как иноверческое четыреста лет назад.

– Я не признаю этот Собор как Вселенский, – ответила Хильда.

Никто из северных христиан не признавал. Когда внук Ираклия Константин II[33]отвоевал Италию у лангобардов, он утвердил в Риме своего епископа. Назначенный прелат, чью доктрину Константин не одобрил, бежал к франкам, и франко-саксонские королевства и Британия до сих пор следовали смутному вероучению Пап (его подпольными приверженцами стали и некоторые жители Испании, Италии и даже Иллирии). Хильда вызывающе задрала подбородок.

– Убедите меня разумными доводами, если сможете.

– Раз вы отвергаете православие, следовательно, это вы должны убедить меня, – ответил Аргирос.

Вигхард закатил глаза и полез за мехом с вином. Его заботили исключительно вопросы сего мира. Зато для магистра замысловатые религиозные диспуты были излюбленным занятием – хлебом не корми.

Очевидно, и для Хильды тоже.

– Что ж, хорошо, – сказала она. – Святой Дух как элемент Троицы – это Дух и Отца, и Сына. Потому что они оба обладают Духом. И он должен исходить от Их обоих. У Отца есть Сын; у Сына – Отец; и, потому что Отец – это источник божественного – можно даже сказать, божественная суть, – Святой Дух должен исходить от Отца и от Сына, от обеих сущностей.

– Ого!

Аргирос взглянул на нее с неподдельным восхищением. Она аргументировала так же искусно, как какой-нибудь архиепископ.

Слегка опьяневший Вигхард рассмеялся. Он мог не интересоваться самим спором, но сиял от гордости за племянницу.

– Что тут скажешь? Разве она не умница?

– Превеликая.

Аргирос с пристальным вниманием снова взглянул на Хильду, будто она была недооцененным гладиатором, который едва не заколол противника.