Книга Верни мне мои легионы! - Гарри Тертлдав

Вар знал, что некоторым это безразлично, а многие черпают особое удовольствие, укладывая в постель девушку, которая плюнула бы им в лицо, будь она свободна. Что ж, у каждого свои вкусы: кому-то нравится охотиться на львов, медведей и крокодилов. И если такие люди живут меньше тех, кто охотится не на столь опасную дичь, кого им винить, кроме самих себя? А сколько господ не умерли бы раньше срока, если бы держали руки подальше от рабынь, которые их терпеть не могли? Конечно, раба, уличенного в убийстве хозяина, ждала невероятно жестокая и мучительная смерть, но ведь убийство убийству рознь. Скажем, распознать отравление не так-то просто. Занемог человек, зачах — да и умер. Возможно, это просто его печальная участь… Но возможно, чья-то жестокая месть.

Квинтилий не хотел беспокоиться о подобных вещах. И не хотел, чтобы Аристоклу закралась в голову мысль, что господин может и не дать ему свободу. Поэтому Вар пробормотал:

— С тобой все будет в порядке — я уже об этом позаботился. Уверен, ты и на свободе не пропадешь.

Может, Аристокл и порицал любовь к свободе, но стоило Вару подтвердить, что греку суждено стать вольноотпущенником, тот расцветал, как германские цветы по весне. Вот и сейчас он рассыпался в благодарностях, причем по-гречески: раб непроизвольно переходил на родной язык, когда бывал искренне тронут.

— Спасибо, огромное спасибо!

— Пожалуйста, — ответил Вар, тоже на греческом.

Греческая грамматика Вара была безупречна, но акцент все равно выдавал в нем иностранца.

Римляне считали варварами всех, кроме себя и греков. Правда, в глазах Аристокла Вар был таким же дикарем, как и Арминий с Сегестом. Раб, конечно, никогда не сказал бы этого вслух — у него как-никак имелся инстинкт самосохранения. Но Вар общался со многими другими греками, в том числе свободными, которые не скрывали своих чувств. Однако Рим умел заставить уважать своих граждан, и это побуждало большинство эллинов вести себя по отношению к римлянам, по крайней мере, прилично.

— Вы, греки и германцы, смотрите на жизнь по-разному, — промолвил Вар. — Ты понимаешь значение слова «свобода». Германцы же ни о чем подобном не задумываются, они просто свободны, как волки в их лесах. А нам, хотим мы того или не хотим, приходится выступать в роли пастухов, не позволяющих волкам безнаказанно истреблять стада.

— Прекрасное сравнение, господин, — сказал Аристокл.

Может, это тоже была лесть, но Квинтилий Вар не заметил ее, потому что ему самому понравилось приведенное им сравнение. Даже если бы германцы не облачались в звериные шкуры (в которые облачались и римские знаменосцы и трубачи), германских дикарей легко было представить в виде волков. А в шкурах они еще больше походили на зверей.

Если не считать недавнего визита к дружественному вождю, Вар со времени вступления трех легионов в Германию почти не сталкивался с обыденной жизнью туземцев, да и вообще редко их видел. Это его ничуть не удивляло: ведь даже в провинциях, где римляне правили годами, местные жители прятались по домам и укрывали свой скот, когда мимо маршировали легионеры. Наверняка греческие крестьяне времен Перикла тоже старались спрятаться, когда вблизи их деревень проходили грозные фаланги гоплитов.

Вар рассмеялся. Наверное, и в те времена, когда пирамиды и Великий сфинкс только-только поднялись над песками, египетские крестьяне старались не попадаться на глаза воинам фараона и прятали от них свое добро. Кое-что в этом мире не меняется.

— Что тебя рассмешило, господин? — спросил Аристокл.

Вар объяснил, и раб кивнул.

— Да, господин, думаю, ты прав.

— Наверное, войска фараона частенько проходили через Сирию, — задумчиво промолвил Вар. — Это очень древняя страна на Востоке. Может, не столь древняя, как Египет, но старше Греции и Рима.

— Да, — согласился Аристокл.

Но при этом у него был такой вид, будто грек откусил неспелой хурмы. Вынужденные признать силу Рима, эллины продолжали кичиться перед римлянами древностью своей культуры. Но в данном случае рабу было нечего сказать, ведь наместник признал превосходство Сирии и над своей родиной.

Потом и у Квинтилия Вара сделался кислый вид, хотя и по другой причине.

— Да, есть страны, древние, как само время, но в других странах время, похоже, только-только начало свой отсчет. А?

— Чистая правда, господин. Эта земля — первозданный мир.

Аристокл обвел взглядом бесконечные деревья — дубы, вязы, буки и каштаны, покрывшиеся свежей листвой, а также сосны и ели с темной хвоей, придававшей германским лесам мрачный вид.

— Жаль, что Август не назначил тебя префектом Египта. Тогда ты смог бы увидеть египетские древности. Древность внушает почтение, но здесь нет ничего древнего, кроме лесов.

— Это точно, — проворчал Вар с еще более кислым видом.

Смышленый раб всегда сумеет отпустить шпильку, да так, что не придерешься. В Римской империи должность префекта Египта была высшей из должностей наместников провинций. Префект Египта считался вторым по значению после самого Августа — и, конечно, преуспев в Сирии, Вар мечтал получить в управление именно Египет. Но двоюродный дядя его жены рассудил иначе.

— Я обязан трудиться не покладая рук там, куда Август решил меня послать, — со вздохом проговорил Вар. — Императору виднее.

Все знали, что назначение на высшие посты является исключительной прерогативой Августа: такова была система власти, сложившаяся после победоносного завершения императором гражданских войн и разгрома всех его соперников. Хотя формально продолжали существовать все политические учреждения республики и Август действовал, прикрываясь ими, это никого не обманывало. Все знали, что республика — лишь фасад, и никто не питал сомнений, в чьих руках на самом деле сосредоточена власть.

Аристокл вздохнул.

— Если бы только паннонцы не восстали…

— Если бы, если бы, если бы, — раздраженно проворчал Вар.

Не потому, что раб был не прав, а как раз наоборот — потому что тот был прав. Если бы Тиберий не занимался подавлением восстания в самой империи, он находился бы сейчас здесь. Там, где ему, по правде говоря, было самое место. А если бы суровый, неулыбчивый Тиберий призывал сейчас к порядку Германию, не исключено, что Август послал бы Вара в Египет. А где находился бы Вар, там находился бы и Аристокл… Поэтому греку оставалось только вздыхать.

Что он и сделал.

— Что тут можно предпринять, господин?

Казалось, ответ на этот почти риторический вопрос напрашивался сам собой: «Ничего». Однако Вар удивил своего раба.

— Если я должен превратить здешний край в римскую провинцию, значит, я так и сделаю. И чем скорее местные жители уразумеют, чего от них ждут, тем лучшие подданные империи из них получатся.

— Э… да.

Аристокл моргнул. Он не ожидал такого ответа, совершенно не ожидал.