Книга Рижский клуб любителей хронопортации - Александр Долгов

– Кто хочет встать на колеса?

– Как это? – не поняла Соня.

– А вот, – говорит Пэт, – на, попробуй, тогда узнаешь, – сует ей какую-то пачку с таблетками. Знаю я этого Пэта, как облупленного. Вечно он, сволочь такая, испробует какое-нибудь дерьмо на других, а потом, когда поймет, что ничего страшного нет, сам попробует. Со мной точно так же было. Я очень хорошо запомнил, как он однажды предложил мне вколоть какую-то дрянь гнойного цвета. Такую же омерзительную на вид, что и лиловые прыщи на его поганой роже.

Вы знаете, когда Пэт в подвале вытащил из сумки тот шприц с иголками, меня всего затрясло от ужаса – такие они были все к черту ржавые! Откуда он только их выкопал? На помойке, что ли, нашел? Не знаю. Но только вид у них был сильно жуткий! Это точно.

Вот Пэт и говорит мне: а не слабо, мол, на иглу сесть? Подначивает, значит, меня. У самого ведь от страха поджилки трясутся, это сразу видно – голос у него дрожал, как студень.

Ну, делать нечего. Спасовать перед ним я никак не мог. Говорю, давай, что ли… Пэт перетянул мне руку жгутом и всучил шприц с этим дерьмом, про которое, между прочим, заметил, что это кайфовая вещь, мол, сам не раз пробовал. Врал, конечно, гад.

Я никак не мог найти вену, исколол себе всю руку. Наконец попал, но иголка, как назло, вылезла – очень дрожали руки, – и кровь из ранки забила фонтаном. Мне и так худо было, а тут совсем конец настал. Если честно, я не переношу вида крови. Вот я и грохнулся – там, где стоял. Что дальше было, не помню.

Я пришел в себя где-то под вечер. Вокруг темень такая, хоть выколи глаз. Ни хрена не видать! Во рту сухость страшная, языком не пошевелить – весь одеревенел, и тело ломит так, будто на мне целый день пахали. Я понять ничего не могу. Когда с трудом выбрался из подвала и увидел свою располосованную руку – все вспомнил. Меня сразу холодный пот прошиб. Выходит, Пэт сам вколол мне эту дрянь, а потом сбежал из подвала.

В конце концов вся эта эпопея закончилась тем, что я загремел в больницу. Диагноз – гепатит. Ничего не попишешь – болезнь века!

Но я отвлекся. Я же рассказывал про Соню. Ну так вот, а дальше с ней вот что было. Проглотила она пол-упаковки этих чертовых таблеток. И ничего. Как говорится, нет кайфа. Она подождала немного, а потом еще пол-упаковки грохнула. И опять ничего. Ну она встала и пошла домой.

До дома добралась нормально. Все помнит. Как поднималась по лестнице, как открывал ей дверь дядя Леша, как прошла на кухню выпить чаю, а потом… какой-то жуткий провал.

Очнулась только тогда, когда почувствовала жуткий озноб, словно сидела на сильном сквозняке. Соня открыла глаза и увидела, как вдруг ожили голубые в крупных порах стены кухни, как они гулко задышали, задрожав мелкой дрожью, а потом неожиданно у Сони отделилась голова и поплыла к окну. Соня сидела, пригвожденная к табурету, онемевшая от дикого ужаса, и внимательно следила за полетом своей головы, за тем, как по ветру, словно парус, развевались ее густые черные волосы.

Сонина голова сделала прощальный круг почета, а потом быстро устремилась к открытой форточке с явной целью вылететь на простор и раствориться в бесконечной голубизне ясного апрельского неба. Соня не хотела терять головы и потому, долго не раздумывая, решила броситься за ней вниз…

Соне повезло. На ее счастье дядя Леша в этот день был трезв, как стеклышко. Он услышал звон разбитого стекла и выскочил на кухню. Еще бы секунда-другая – и было бы поздно. Соня пробила руками стекло первой рамы и подбиралась ко второй. Представляете, какая это была жуткая картина – разбитое окно, Соня вся в крови с безумными глазами, готовая ринуться вниз с пятого этажа.

Короче говоря, Надежда Павловна после этой истории настучала на Соню, что она колется, и Соню поставили на учет. Дядя Леша ходил просить за нее, но куда там, – разве ему, распоследнему пьянице, поверит кто-нибудь?

Мы лежали навзничь на старой железной кровати и тихо перешептывались. Губы у меня после ванны зверски раздуло, я с трудом их раскрывал и потому говорил шепотом.

Под окнами время от времени проезжали запоздавшие трамваи, разрывая ночную тишину беспокойным перезвоном.

Я поглядел вокруг себя. Комнатушка у Сони была настолько пустой и убогой, с грязными оборванными обоями, голыми, незашторенными окнами, что у меня до боли сжалось сердце и на душе стало совсем тоскливо. Я не предполагал раньше, что люди могут жить в таких скотских условиях.

– Ты знаешь, – прошептала Соня, – я, наверное, лучше умру, чем отправлюсь в ЛТП.

– Глупости, – сказал я, – ну за что тебя туда отправлять? – я точно знал, что не за что, но я так же точно знал, что эти гады все равно ее туда упекут.

– Правда? Ты уверен?

– Ну конечно, – успокоил Соню я.

И тут мне в голову пришла одна идея. Это был бред чистой воды, но я заставил себя поверить в него.

– А вообще, – сказал я, – если это случится, мы убежим.

– Куда?

– На Север. К моему старшему брату.

– У тебя есть брат?

– А ты разве не знала?

– Нет.

– У меня есть брат, – с чувством сказал я, – он моряк. Ловит рыбу в Атлантике. А живет в Мурманске. Знаешь, есть такие суда – рыболовные траулеры, сокращенно – Эр-Тэ. Так вот, он на этой «эртэшке» – старпомом. Самый главный после капитана.

– И что же мы будем делать на этой «эртэшке»? – удивилась Соня. – Ведь я ничего не умею.

– Ну, я стану палубным матросом, а ты буфетчицей, – уверенно сказал я.

Мой брат, кстати говоря, дошел до старпома от палубного матроса. Так что у меня есть с кого брать пример.

– Север, – восторженно прошептала Соня, – там, наверное, очень красиво… А я ведь нигде не была и ничего не видела. Вообще ничего. Представляешь? Так грустно всегда, когда подумаешь, сколько на свете красивых мест, а ты их никогда не видел.

– Ну вот, а теперь увидишь. Я знаю.

Она посмотрела на меня внимательными серьезными глазами и ничего не сказала.

Кровать была очень узкой, не представляю даже, как Соня могла на ней спать вместе с матерью, и мы лежали, тесно прижавшись, друг к другу. Я никогда еще не был так близко рядом с девчонкой и потому начал немного нервничать. Не в том смысле, что мне что-то было нужно, нет, просто мне стало как-то не по себе. Я даже чего-то испугался.

Если честно говорить, у меня вообще с девчонками ничего такого серьезного не было. Нет, конечно, я целовался и много раз, но дальше поцелуев дело не заходило никогда. И не потому, что я сам не хотел. Наоборот, мне очень хотелось, и я даже пытался иногда запустить руку под кофточку, но всякий раз, как я это проделывал, я слышал одно и то же – такое, знаете, жалобное и беззащитное «пожалуйста, не надо», что у меня сразу же опускались руки и я ничего уже не мог сделать, как ни хотел. В общем, я, наверное, какой-то ненормальный. Вечно у меня все через пень-колоду. Даже в сексе. Я вообще не знаю, как у меня будет с этим, когда я стану взрослым и женюсь. Потому что я ничего не умею. Знаете, меня это здорово пугает.