Книга Любовь гика - Кэтрин Данн

В том году Лил решила, что дала близнецам все, что могла, и наняла им учителя фортепьяно. Арти утверждал, будто из-за этого она и плачет так часто. Близнецы говорили, что все началось после рождения Цыпы, а сейчас усугубилось.

Что думал папа по этому поводу, мы не знали. Ал то впадал в апатию, то развивал бурную деятельность. Однажды утром вышел отдать распоряжения на день, но оказалось, что Арти уже распределил поручения. Отец ходил раздраженный, придирался ко всем, стоял над душой у работников, пока те занимались делом. Стал проводить больше времени с Хорстом, а по вечерам появлялся перед почтеннейшей публикой, не застегнув фрак на все пуговицы и не нафабрив усы. А вскоре приехала доктор Филлис.

Ал считал себя неплохим лекарем. Это было его давнее хобби. Он читал медицинские журналы. Собирал аптечки первой помощи и лекарства. Был увлеченным любителем-терапевтом общего профиля, и как только у нас появились на это деньги – задолго до учреждения артуризма, – папа купил небольшой подержанный трейлер и обустроил там лазарет. Его увлечение механикой человеческого организма началось задолго до его экспериментов, результатом которых и стали мы, его дети. У отца были способности к врачеванию. Он «болел» медициной, однако врачей недолюбливал: слишком много они о себе мнят, потому что у них есть бумажка, какую можно повесить на стену.

При таком хобби Ала «Фабьюлон» практически не нуждался во врачебной помощи со стороны. Если нужен был ветеринар, звали Хорста, а людей лечил Ал. Огнеглотатели считали его гениальным целителем – столько он вылечил обожженных губ и волдырей на языках. Ал вправлял вывихи, совмещал переломы, диагностировал и лечил венерические болезни и справлялся с любыми инфекциями, от почек до тонзиллитов.

Лил меняла постели, утешала больных и читала им вслух, а всю работу выполнял Ал. Вскрывал нарывы ланцетом, с равным энтузиазмом промывал уши, носы и задние проходы, мастерски вынимал занозы и умело зашивал раны. «Колдунство без шрамов», как он нахваливал сам себя. Его главный врачебный триумф состоялся в тот вечер, когда пожилая зрительница в первом ряду упала без чувств при виде Арти. Отец сразу диагностировал сердечный приступ, разорвал ворот ее платья и прилепил ей на грудь одноразовые электроды. Все это происходило перед аквариумом Арти, на глазах у семи или даже восьми сотен зрителей. Обмякшее тело старушки задергалось. Очки слетели. Она шумно опорожнила кишечник и ожила, хотя и не пришла в сознание.

В цирке существовала традиция: утром по понедельникам Ал принимал в лазарете всех сотрудников «Фабьюлона», у кого имелись жалобы на здоровье. Многие говорили, что Алу надо было бы стать врачом, а не растрачивать свой талант в цирке. Сам он не считал, что растрачивает талант. «У меня есть постоянная практика на шестьдесят пациентов», – говорил он, увеличивая число до восьмидесяти, до ста двадцати, до ста шестидесяти по мере того, как прирастал цирковой штат.

А вскоре появилась доктор Филлис. Однажды утром она въехала на территорию и поставила белый фургончик в тридцати ярдах от трейлера с кошками, который в тот день был последним в ряду.

Она не сразу вышла наружу, а долго сидела в кабине. Я все видела, потому что ходила вокруг кошачьего трейлера и репетировала свои зазывальные реплики. Я делала вид, будто ничего не замечаю, а сама украдкой поглядывала на блестящий белый фургон с нарисованными на боковой двери двумя змеями, обвившимися вокруг посоха. Я едва различала бледную фигуру за тонированным лобовым стеклом. Мы расположились на этом месте два дня назад, все шатры и аттракционы были уже установлены, и в то утро особенных дел у нас не было. Кто-то еще не проснулся, кто-то сидел на ступенях жилого прицепа и попивал кофе.

Хорст брился на улице за своим трейлером, глядя в боковое зеркальце с водительской стороны. Многие видели, как подъехал белый фургон, но никто не проявил интереса. Наверняка это новый работник, которого нанял Ал, не потрудившись поставить кого-либо в известность.

Я решила, что она танцовщица со змеями. Из-за рисунка на двери. Змеи завораживали меня с раннего детства. Дверца кабины распахнулась, наружу вывалились две складные ступеньки, а потом возникла она.

Вся в белом: униформа, туфли, чулки, перчатки и, разумеется, медицинская маска и шапочка. Только очки были бесцветными, прозрачными, с очень толстыми стеклами, и из-за них глаза казались расплывчатыми и нечеткими.

Она вышла наружу и направилась к ближайшему охраннику. Им оказался Тим Дженкинс, крупный парень, бывший тяжелоатлет и капрал морской пехоты. Как только он демобилизовался, Ал сразу взял его в цирк. У парня еще не успел отрасти короткий армейский «ежик». Тим серьезно подходил к своим обязанностям в службе охраны. Когда к нему приблизилась невысокая, крепко сбитая фигура в белом, он расправил плечи и щелкнул каблуками.

Я прекратила ходить вокруг трейлера и, уже не таясь, уставилась на нее. Я поняла, что она женщина, по широким бедрам и пышной груди под белой униформой. Мне почему-то подумалось, что она индианка. Представился танец в свете живого пламени: змеи заползают под ее белые рукава, а она постепенно снимает с себя одежду.

Я не слышала, что она говорила, но Тим кивнул и указал на Хорста. Тот наблюдал за происходящим в зеркальце. Он бросил бритву на переднее сиденье и подошел к Тиму и белой женщине. Тим представил их друг другу, Хорст протянул руку для рукопожатия. Женщина демонстративно засунула руки в карманы белой форменной куртки. Хорст опустил руку и отступил на полшага. Затем он и странная женщина направились к жилому фургону Биневски. Я двинулась следом за ними, держась на почтительном расстоянии.

Было теплое, ясное утро. Где-то в Арканзасе, по-моему. Или в Джорджии. Я перепачкала туфли в кирпично-красной пыли, пока добралась до грузовика с генератором, и остановилась за ним, очень довольная, что нашла замечательное укрытие. Только потом до меня дошло, что шум генератора заглушит голоса и подслушивать не получится. Женщина в белом ждала перед дверью в фургон. Держала в руке тонкий портфель из искусственной кожи. Белого цвета. Она стояла совершенно спокойно, без всяких нервных движений. В окне показалось любопытное личико Цыпы.

Арти выехал наружу в коляске. Наморщенный лоб, вопросительный взгляд. Он ее не знает, подумала я. Он ее не приглашал. Арти кивнул и что-то сказал. Женщина заговорила, прижав к груди белый портфель. Арти съехал с пандуса и направился прочь от фургона. Женщина шла рядом с ним, продолжая беседу. Она сунула портфель под мышку и вновь убрала руки в карманы.

Портфель выскользнул у нее из-под мышки и медленно поплыл в воздухе к открытой двери в наш семейный фургон. На высоте около четырех футов. Женщина обернулась и уставилась на летящий портфель. Арти оглянулся через плечо, остановился и что-то крикнул. Портфель застыл перед самой дверью, развернулся в воздухе и поплыл обратно к белой женщине в два раза быстрее, чем уплывал от нее. Она протянула руку в перчатке, схватила портфель и снова сунула под мышку. Арти что-то говорил ей. Они еще долго ходили по лагерю: женщина шла, а он катился в коляске.

– Она жуткая, – произнесла Электра.