Книга Госпожа Рекамье - Франсуаза Важнер

Он никогда не ладил с отцом — швейцарским офицером, служившим за границей, который больше из стыдливости или робости, чем из настоящего безразличия, всегда перекладывал заботы о сыне на плечи гувернеров, один бездарнее другого. У Бенжамена не было детства. Его перевозили из города в город, из страны в страну, благодаря чему в его юном уме возникло стойкое ощущение относительности. Очень рано он стал пресыщенным, насмешливым скептиком: он много наблюдал за человеческой породой, много наблюдал за самим собой, и ничто из всего этого не помогло ему приобрести крепкую основу, костяк, систему ценностей.

Он испытал влияние замечательной женщины, г-жи де Шарьер, которую случайности жизни привели к подножию Альп и которая смертельно скучала рядом с мужем, неспособным ее понять, и когда не писала — а делала она это превосходно, — предавалась своим настроениям, разнузданным до безумства. Эта связь лишь усилила отрицательные черты характера Бенжамена и, возможно, обрекла его на невозможность когда-либо расцвести.

Г-жу де Шарьер сменила г-жа де Сталь — шумная, широкая душа, мысль и чувства которой открывали перед ним незнакомый мир — мир грядущего века, новые горизонты, глоток кислорода, предвестники иного образа жизни и творчества, которые назовут романтизмом. Их связь, связь планеты и спутника, началась с окончанием Террора.

Следуя за колесницей этой знаменитой, богатой, гениальной женщины, он понемногу пришел в равновесие. В Париже он начал активную политическую жизнь, поддерживая новый режим, но его ум, отточенный постоянным общением с дочерью Неккера, не мог усмирить его внутреннего волнения. Бенжамен терзался, неудовлетворенный, тревожный. С годами он распылял свои силы и с неохотой, возраставшей с каждым днем, терпел власть своей чересчур эгоцентричной подруги.

Бенжамен в первый раз женился при Брауншвейгском дворе, куда отец услал его делать карьеру, потом развелся. Поэтому он полагал, что благородная баронесса после смерти г-на де Сталя выйдет за него замуж, чтобы у их дочери Альбертины был законный отец. Ничего подобного. Уязвленный Бенжамен смолчал и вернулся к своим парижским связям, к попыткам писать (он был из тех, кого тогда называли «публицистами») и к игре, которая всегда наполняла собой или опустошала его жизнь.

Проблема была в том, что Бенжамен оказывался не в силах столкнуться со «своим вампиром» лоб в лоб, и в тот самый момент, когда собирался порвать с ней, поддавался слабости, малодушию или умилению, и временным спасением ему становилось только бегство. Противник был силен, к тому же небольшая деталь: известность, деньги…

Странная пара! Бенжамен походил на вечного студента: высокий, сутулый, неловкий, сильно близорукий, бормочет что-то себе под нос… И однако, какой ум! Какая пронзительная проницательность, какие неисчерпаемые познания скрывались под этой неприглядной оболочкой. Исключительный мозг, беспорядочная чувственная жизнь, слабые нравственные устои и внешность зомби — примерно таким был Бенжамен, когда 17 июля 1807 года приехал в Коппе.

Жюльетта хорошо и давно его знала. Часто принимала его, особенно в последнее время, когда он жил в Париже. Знала, насколько сложной и взрывной была эта долгая связь с г-жой де Сталь. Понимала, что от нее ждут посредничества в этой истории. Но было ли у нее к тому желание, не говоря уже о средствах? Со своей стороны, Констан надеялся на то, что Жюльетта отвлечет на себя внимание г-жи де Сталь, что позволит ему незаметно наведываться к Шарлотте де Гарденберг, к которой, как ему казалось, он питал пламенную страсть.

***

Вскоре по приезде Жюльетта с грустью узнала о смерти Альфонса Пиньятелли. Она взбудоражена, и это понимает Матье: «Я думаю, как Вы догадываетесь, что возбужденность и жар души нашего друга [г-жи де Сталь] не совсем согласуются с природой Ваших впечатлений и состоянием Вашей души…» Состояние ее души беспокоит и г-на Рекамье: «Ты в конце концов заболеешь (через нее), если не приложишь все силы, чтобы выстоять перед ней, превозмочь и закалить свой характер, чтобы отразить всю ее энергию…» Отеческая забота Рекамье вполне оправданна, но его прозорливость способствовала лишь тому, что Жюльетта замкнулась в себе. По свидетельству одного гостя, посетившего Коппе, ее веселость и учтивость были лишь маской. Она говорила о счастье, и чувствовалось, что она никогда не была счастлива и уже никогда не будет…

Наверное, это было преувеличением со стороны красавицы Жюльетты, если только слово «счастье» не наполнилось теперь для нее иным смыслом, нежели ранее… Она выглядит на двадцать лет, она — воплощение красоты, наделена всеми талантами, утонченностью состоявшейся женщины, она известна, ее общества добиваются, ее любят друзья, родные, ее отношения со светом окрашены той гармонией, что исходит от нее с тех пор, как она стала себе хозяйкой, она богата, ее чествуют как редкую женщину… Так что же? Возможно, она просто чувствует, что счастье — то единственное, чего у нее нет: быть вдвоем.

Она долго была самодостаточной. Потом, на примере Матье, узнала, что существует великая радость дарить, помогать, спасать. Но после кончины матери Жюльетта сбита с толку. Она наверняка размышляла над тем, какой до сих пор была ее жизнь: привилегированной, но неполной. Она сознает, какой должна быть долгая связь, чета. Она, конечно, многим позволяла ухаживать за собой, но никогда не любила. Возможно, ее взволновал Пиньятелли… Но это было безнадежно… Поговаривали, что он сделал ей предложение… Эльзеар де Сабран — тоже. Это лишь значит, что отныне она будет чувствовать себя свободной, свободной для брака…

Г-же де Сталь вдруг кажется, что в Коппе невыносимо жарко, и она решает перевезти всю компанию к Лозанне, на берег озера, в домик под названием Уши. С чего бы это вдруг покидать просторные апартаменты Коппе, армию лакеев, прислуживающих за ужином, который накрывают по меньшей мере на тридцать персон, многочисленную семью, женевских друзей, заглядывающих по-соседски, чтобы вдруг запереться в очаровательном, но крошечном Уши?

А дело в том, что Бенжамен сбежал в Лозанну и был там под защитой своей тетушки и кузины, которые нипочем не выдали бы его вампиру. Но у вампира припасен беспроигрышный ход: предложить Бенжамену роль в спектакле, который поставят, несмотря на жару. Она затеяла ставить «Андромаху», он будет Пирром. Что скажет он? Разумеется, «да».

Первое представление состоялось 22 августа перед лозаннской публикой, ошеломленной тем, как эта скандальная пара столкнулась на сцене, изрыгая друг на друга стихи Расина. Трагедия, если только не скрытая под ней психологическая драма, имела большой успех. После чего г-жа де Сталь со своим двором, включая Бенжамена, вернулась в Коппе. И там, принимая себя всё еще за Пирра и Гермиону, возбужденные, неумолимые любовники снова сыграли грандиозную сцену. Бенжамен потребовал от Жермены бесповоротного решения: выйти за него замуж или отпустить. Та, созвав детей и их гувернера, воскликнула с неподражаемым пафосом:

— Вот человек, который заставляет меня разрываться между отчаянием и необходимостью загубить вашу жизнь и состояние!

Бенжамен парировал:

— Считайте меня последним из людей, если я когда-нибудь женюсь на вашей матери!