Книга Папанинская четверка: взлеты и падения - Юрий Бурлаков

20 декабря. На жестяной коробке из-под продовольствия уложен мягким свёртком запасной спальный мешок. Строго вытянувшись, помещается на нём длинная фигура Кренкеля. Перед его неподвижным и бесстрастным лицом развёрнуты страницы журнала. Нажимая ключ, он буква за буквой перегоняет очередную тысячу слов на Рудольф. Монотонно гудит моторчик. Видно, как буквы выскакивают в мировой эфир, – в антенном проводе мигает лампочка. Неожиданно раздаётся лёгкий треск и пахнет гарью. Величавое спокойствие Эрнста мигом нарушено, он рычит. Левой рукой резко выключает передатчик.

– Минуточку, Теодорыч, – Иван Дмитриевич быстро вытаскивает из-под себя длинный грязный шерстяной чулок и, протянув руку через Петину голову, обматывает им провод. Авария исправлена, и вновь жужжит моторчик.

22 января 1938 г. Во время ночного дежурства Эрнст очищал тамбур от снега. Каждый раз ему приходилось пробивать в снегу нору, чтобы выйти из палатки. Свежий человек, увидев его, подумал бы, что это медведь, вылезающий из берлоги.

7 февраля. Опять свирепствует пурга… Я думаю, что радиостанцию надо погрузить на нарты, пусть Кренкель работает у нарт, а то во время сильного сжатия ему не успеть собрать и уложить радиостанцию, и она может утонуть. Радиостанцию мы берегли больше, чем самих себя…

Согнувшись в три погибели, сквозь маленькую дверцу ползёт длинный Эрнст. Долгополая его малица подвязана куском верёвки. Войдя в палатку, он прежде всего приближает к примусу руки, чтобы согреть озябшие пальцы. Бедняга Эрнст больше всего страдает от мороза: ему приходится работать на ключе голой рукой…

19 февраля. Последние сутки на станции «Северный полюс»… Лагерь прекращает своё существование. Эрнст сидит в своём снежном домике и передаёт наш рапорт правительству об окончании работы станции…

Эрнст вышел из снежного домика своей радиостанции. Только, что он передал: «Всем, всем, всем…» о том, что радиостанция «UPOL» закончила свою работу в Центральной полярном бассейне…». (Папанин, 1938, Фёдоров, 1979).

Рабочая нагрузка Кренкеля на дрейфующей станции была чрезвычайно велика. Б.А.Кремер, воспитанник Кренкеля, писал:

«Четыре раза в сутки передавал он по радио через полярную станцию Остров Рудольфа очередные сводки погоды, регулярно через ту же станцию посылал в Арктический институт обширные донесения, содержащие предварительные отчёты о всех научных наблюдениях и исследованиях Фёдорова и Ширшова, корреспонденцию в центральные и местные газеты – советские люди проявляли огромный интерес к жизни и работе полярников на первой дрейфующей станции. Много радиограмм шло с Большой Земли в адрес самой дрейфующей станции, и на них надо было отвечать.

Помимо этой текущей работы, Кренкель занимался наблюдениями за прохождением коротких радиоволн в арктических условиях и ещё успевал поддерживать радиосвязь с любителями – коротковолновиками Советского Союза, Европы, Америки, Новой Зеландии, причём делалось это во время ночных дежурств Кренкеля – а он дежурил каждую ночь, до шести утра. И, наконец, вместе с Папаниным и Фёдоровым помогал Ширшову в очень трудоёмких глубоководных гидрологических наблюдениях, выполнявшихся тогда с помощью ручной лебёдки». («Наш Кренкель», 1975).

В конце января 1938 года над станцией, находившейся в южной части Гренландского моря, разразился страшный шторм. Льдина начала разрушаться и вскоре распалась на несколько кусков, разделённых трещинами и разводьями. Одна из трещин прошла под жилой палаткой, пришлось переселиться в снежный домик. Радиостанцию закрепили на нартах, чтобы в любой момент её можно было перетащить на другое место. Работать телеграфным ключом на открытом воздухе, в мороз и ветер, было мучительно тяжело. Но именно теперь бесперебойная работа радиостанции приобрела жизненно важное значение. И Кренкель, как всегда, оставался на посту.

…По возвращении папанинцев в Москву Эрнста Теодоровича назначили начальником Управления полярных станций Главсевморпути. И это не было просто данью уважения. Более подходящей кандидатуры трудно себе представить. В 35 лет Кренкель имел за плечами четыре зимовки на стационарных и одну – на дрейфующей станциях, участие в двух знаковых воздушных и трёх морских экспедициях. Его однозначно называли полярным радистом номер 1.

Вспоминает В.С. Сидоров, вице-президент Ассоциации полярников, Герой Социалистического Труда:

«Когда вся страна ликовала по случаю благополучного возвращения героев-папанинцев на Большую Землю, нам, троим ребятам из города Меленки Владимирской области, удалось пробраться в Москву и встретиться с Эрнстом Теодоровичем.

Несмотря на предельную занятость, он не отмахнулся от каких-то ребятишек, а очень серьёзно выслушал и задушевно поговорил с нами. Это было чертовски здорово! Впервые в моей одиннадцатилетней жизни взрослый человек – и какой человек, о нём знал весь мир, – разговаривал со мной, как с равным. Кренкель покорил наши детские сердца своей простотой, обаянием, мудростью. Беседа была непродолжительной, но Эрнст Теодорович смог объяснить, что требовалось от нас, мальчишек, тогда же, немедленно, и что потребует от нас жизнь потом, в будущем». («Наш Кренкель», 1975).

Все, знавшие Э.Т. Кренкеля тех лет, однозначно говорят о его необычайной скромности и простоте, несмотря на высокий занимаемый пост. Вспоминает писатель В.Г. Лидин:

«Я почти не встречал человека, менее склонного говорить о себе, о том, что пережито им и что им найдено в удививших мир полярных скитаниях. На вопросы такого порядка Кренкель обычно не только отмалчивался, но и иронической шуткой сразу же отстранял их: «Давай лучше поговорим о Луне или о пиве: что-то горчит за последнее время» или «Ладно, как-нибудь разберёмся. Давай дальше…».

Когда по возвращении с дрейфующей льдины полярников засыпали не только цветами, но и подарками, среди подарков оказался и гипсовый бюст, правда, лишь отдалённо похожий.

– Не знаю, что с ним и делать, – сказал Кренкель, – для городской площади он мал, для квартиры велик, для сада не подходит, станет портить пейзаж, всё-таки в саду цветы…

В зимнюю стужу, когда люди кутаются во всё тёплое, Кренкель носил холодное старенькое пальтишко – не потому, что щеголял закалённостью полярника: кстати, на всю жизнь он заработал ревматизм, – а лишь потому, что всякая внешняя тщета была ему чужда, я знал это пальтишко поистине множество лет и сказал однажды:

– Кажется, я сам куплю тебе новое пальто.

Он удивился:

– А чем это плохо? Оно непромокаемо, пропотел его за несколько зим, – и ушёл, высокий, в стареньком своём холодном пальто, похожий на какого-нибудь неудачника». («Наш Кренкель», 1975).

После возвращения в Москву Эрнсту Теодоровичу почти три года не удавалось взяться за ключ. Руководящая работа в Главсевморпути, депутатские обязанности и другие общественные нагрузки поглощали его целиком. RAEM не появлялся в эфире, а его передатчик стоял в радиоотделе Политехнического музея. Однако, понимая, что подготовка резерва радистов имеет важное оборонное значение, Кренкель в начале 1941 года возобновил деятельность в эфире и выступил с призывом ко всем старым радиолюбителям помочь Осоавиахиму в новом подъёме работы на коротких волнах.