Книга Дочь викинга - Юлия Крен

Слышать эту мелодию было для Руны так же невыносимо, как и в прошлый раз, ведь пение Гизелы всколыхнуло в ее душе те же воспоминания, но теперь Руна не стала бить свою спутницу. Кое-как обработав свои раны, она опустилась на землю рядом с Гизелой и расплакалась – от усталости и от тоски по родине. Слезы катились по щекам, но Руна не вытирала их. «Лучше, чтобы на глазах блестели слезы, – подумала она, – чем чтобы они оставались пустыми, печальными, мертвыми. Как у Таурина».

Вечером, спешившись, Гизела почувствовала облегчение, но на следующее утро она безропотно вновь взобралась на спину лошади. Страх упасть на землю казался ей справедливой платой за то, что им не нужно идти пешком. Если вчера принцессе приходилось цепляться за талию Руны, сегодня она уже привыкла к скачке и впервые оглянулась.

Лес остался позади, над ними нависало серое небо, но теперь его хотя бы не закрывала листва.

Принцесса запрокинула голову, глядя, как черные птицы кружат в серых небесах, и ей почудилось, что она и сама летит, летит без страха и боли. Гизела вспомнила маму, беззаботную жизнь дома. На сердце у нее потеплело.

А когда принцесса опустила голову, мир уже не был серым, он стал пестрым. Их окружали луга, холмы и поля, и краски были еще тусклыми, но уже разноцветными: бледно-зеленая трава, буроватая земля, желтые осенние листья. Гизеле стало радостно, но потом она поняла, что мир за пределами леса не только полон цветов, но и опасен. Тут, в чистом поле, любой заметит их издалека. После этого Гизела смотрела только на Руну, чтобы не искать глазами преследователей.

В поддень девушки сделали привал. Как и вчера, северянка первой соскочила с коня и подала принцессе руку. Гизела помедлила. Пока они ехали верхом, она прижималась к своей спутнице, но теперь не могла заставить себя прикоснуться к ней. Слишком ярким было воспоминание о том, как эти руки вонзили кинжал в тело воина и тот повалился на землю. Был он ранен или убит, Гизела не знала, но она понимала, что Руна не остановится перед убийством, и это пугало ее.

Северянка вновь оглянулась. Сейчас она уже не столько боялась преследователей, сколько надеялась увидеть какого-нибудь путника, у которого можно узнать, где они находятся. Но вокруг не было ни души. Гизела с облегчением вздохнула: раз никого нет, значит, никто не попытается ее убить. Более того, значит, Руне некого будет убить.

Ветерок развевал гриву коня. Скакун тихо заржал, и вскоре Руна отпустила его, чтобы животное могло выбрать дорогу. Конечно же, конь не знал, что им нужно в Лан, но он мог отыскать самый безопасный путь.

Какое-то время девушки шли за ним пешком, чтобы не утомлять. Мимо тянулись поля и болота. Узкая тропинка стала шире.

Вскоре они добрались до широкой дороги. Вокруг все еще никого не было, но следы копыт и колес свидетельствовали о том, что тут недавно проезжали. Гизела вспомнила, что Лан был торговым центром, а значит, к нему должны вести почти все пути, может быть, и этот тоже. Надежда вспыхнула в ней с новой силой.

Когда девушки дошли до небольшой рощицы, поднялся холодный ветер. Они забрались на нижние ветки дерева, а уже оттуда перепрыгнули на спину коня, чье разгоряченное тело могло подарить им хоть немного тепла.

Небо оставалось серым, земли вокруг – пустынными. Девушки молчали. Слышался только перестук копыт да изредка – тихое ржание.

Гизела не знала, почему Руна не говорит с ней, почему не учит новые слова, но ее это не огорчало. Принцессе казалось, что молчание – знак того, что Руна сожалеет о совершенном убийстве.

Вечером, устроившись на ночлег, девушки поужинали орехами и ягодами, найденными на обочине. Костер они разводить не стали, ведь тогда их будет легче заметить. После еды Руна вновь взялась за кинжал.

Гизела с ужасом наблюдала за тем, как ее спутница тренируется. Может быть, ее молчание было вызвано вовсе не угрызениями совести из-за того, что она кого-то убила, а сожалениями о том, что она не убила больше людей? Может, Руна тренировалась, чтобы в будущем лишать жизни еще искуснее?

– Как ты можешь?! – не сдержалась Гизела.

Похоже, Руна неправильно поняла ее вопрос – она предположила, что принцесса тоже хочет научиться метанию, и протянула подруге оружие.

Та, протестуя, подняла руки.

– Убийство приводит к твоей же погибели! – запальчиво воскликнула Гизела. – Это смертный грех, такой же, как прелюбодеяние и отречение от веры.

Руна удивленно уставилась на нее. «Есть ли в языке норманнов слово, обозначающее смертный грех? Может, им знакомо только понятие смерти, но нет представления о грехе?» – подумала Гизела.

Возможно, Руна и не поняла причин поведения своей спутницы, но нож убрала.

– Либо мы, либо они, – пробормотала она, пожав плечами, и возобновила тренировку.

Гизела отвернулась, но, хотя теперь она и не видела кинжала, до ее слуха все равно доносился глухой стук всякий раз, как лезвие входило в дерево.

– Deus Caritas est, – вздохнула она, сложив руки для молитвы. – Бог есть любовь.

Да, Бог, в которого она верила, был любовью, но не только. Бог – это тишина, и чистота, и покой, и отрешенность от мирской суеты. Сердце Гизелы болезненно сжалось. Ей так хотелось вернуться в Лан. Девушка тосковала по своей мягкой постели, по часовенке с яркими витражами. Она тосковала по миру, где никому не нужно было метать ножи.

«Ах, только бы поскорее добраться до Лана!» – мысленно взмолилась она. Гизеле хотелось уйти в монастырь – ведь именно такую судьбу уготовила для нее мать. Хоть бы все эти ужасные дни остались позади, хоть бы померкли воспоминания о них! Не только о том, как ей приходилось мерзнуть и голодать, но и о том, как на ее глазах убивали людей.

От душевной боли Гизелу отвлекала только боль телесная. С тех пор как девушки стали путешествовать верхом, у принцессы больше не болели ноги, зато ее начали мучить боли в спине. Тяжелее всего ей было в тот момент, когда вечером она спешивалась. Гизела не знала, вызывает боль сама поездка или же страх упасть с коня. Наверное, Руну терзали такие же опасения – она всегда сидела на лошади, судорожно вцепившись в гриву. Пускай ее напряжение и не облегчало боль Гизелы, принцессе было радостно видеть хоть какие-то признаки человечности в северянке. Да, ее голос был груб, она усердно готовилась к новым убийствам, ее тело казалось железным, и все же Руна была всего лишь человеком, которому не чужды простые человеческие чувства.

Когда ночи стали холоднее, девушки вновь стали спать, прижавшись друг к другу, но тьма не длилась долго, и Руна будила принцессу еще на рассвете. Северянке хотелось бы скакать и ночью, чтобы как можно больше оторваться от возможных преследователей, но нужно было дать лошади отдохнуть. Тем не менее с каждым днем конь ступал все медленнее: девушкам нечем было его кормить, и бедное животное питалось только листвой да травой, и лишь изредка на его долю перепадали фрукты.

Гизеле с Руной было не легче. Их непрерывно мучил голод. Беглянки слабели день ото дня. Через четыре ночи после выхода из леса Руна предложила забить лошадь, наесться конины и продолжить путь. Она полагала, что они смогут идти быстрее, если будут сыты: пища придаст им сил. Поскольку Руна знала мало слов на языке франков, вначале Гизела подумала, что неправильно ее поняла, но когда северянка повторила свои жесты, делая вид, что перерезает лошади горло, принцесса отчаянно замотала головой. Ее ужасала сама мысль о новом кровопролитии. В конце концов Руна отказалась от своей идеи, но не из-за возмущения спутницы, а оттого, что девушки не смогли бы ни съесть столько мяса за один раз, ни унести его с собой. Выбросить такое количество еды казалось расточительством. Итак, странницы поехали дальше.