Книга Наука Плоского мира. Книга 3. Часы Дарвина - Джек Коэн

Уоллес ничего не писал о публикации своей теории, но Дарвин посчитал себя обязанным посоветовать ему сделать это. Тогда создавалось впечатление, будто Чарльз лишь усугубляет свою Очень Плохую Идею, но вселенная в тот раз проявила к нему милость. Лайель в поисках компромисса предположил, что оба ученых могли бы опубликовать свои открытия одновременно. Дарвин обеспокоился тем, что это будет выглядеть так, будто он подстроился под теорию Уоллеса, боясь остаться в забвении. Но в итоге он препоручил переговоры Лайелю и Гукеру, а сам умыл руки.

К счастью, Уоллес оказался истинным джентльменом (несмотря на свое происхождение) и согласился, что поступить каким-либо иным образом было бы нечестно по отношению к Дарвину. Он не знал, что Дарвин работал над этой же теорией долгие годы и не хотел – да боже упаси! – украсть труд у столь выдающегося ученого. Дарвин быстро составил краткое изложение своей работы, и Гукер с Лайелем включили две статьи в график Линнеевского общества, сравнительно новой организации, занимающейся вопросами естественной истории. Оно готовилось уйти на перерыв на лето, но в последнюю минуту совет назначил внеплановое собрание, и две статьи были зачитаны в установленном порядке перед аудиторией в тридцать членов общества.

Как они к ним отнеслись? Позднее президент общества сообщил, что 1858 год выдался скучным и не «отмеченным ни одним поразительным открытием, которое, так сказать, совершило бы переворот в нашей области науки».

Ну и ладно. Теперь страх Дарвина вызвать разногласия потерял актуальность, поскольку кот уже вылез из мешка и его никак нельзя было затолкать обратно. Да, когда это случилось, никаких разногласий не возникло. Встреча Линнеевского общества прошла в спешке, и его члены расходились, ворча себе под нос, что им стоило бы возмутиться такими богохульными идеями… но все же недоумевали, почему столь почтенные (и почетные) господа, как Гукер и Лайель, посчитали эти статьи такими ценными.

Но кое-кому их идеи запали в душу. Так, вице-президент поспешил изъять все упоминания о неизменяемости видов из статьи, над которой работал в тот момент.

Теперь, когда Дарвин был вынужден раскрыться, ему нечего было терять из-за публикации книги, которую он ранее решил не писать и которая все равно не выходила у него из головы. Чарльз вознамерился написать крупный, многотомный трактат с обширными ссылками на научную литературу для проверки каждого аспекта своей теории. Он собирался дать ему название «Естественный отбор» (осмысленно ли он ссылался здесь на «Естественную теологию» Пейли?). Но время поджимало, и он лишь подправил ранее написанные эссе, сменив название на «Происхождение видов и разновидностей путем естественного отбора». Затем, следуя настоятельному совету своего издателя, Джона Мюррея, убрал слова «и разновидностей». Первый тираж в 1250 экземпляров поступил в продажу в ноябре 1859 года. Один из них Дарвин отправил Уоллесу с припиской: «Одному Богу известно, как это воспримет общественность».

На деле же тираж был распродан еще до публикации. На те 1250 экземпляров поступило свыше 1500 предварительных заказов, и Дарвин поспешил начать работу над правками для второго издания. Чарльз Кингсли, автор «Детей вод», сельский проповедник и христианский социалист, настолько проникся книгой, что написал благодарность: «Верить в замысел Божий, в то, что Он создал первичные формы, способные к саморазвитию, столь же благородно… как и верить в то, что Он нуждался в чистом вмешательстве, чтобы восполнить те lacunas[43], которые Сам и создал». Из-за своих социалистических убеждений Кингсли слыл кем-то вроде отщепенца, поэтому похвала от него была равносильна глотку из отравленной чаши.

Отзывы читателей, непоколебимых в христианской вере, оказались решительно менее лестными. Даже несмотря на то, что в «Происхождении…» почти не упоминается человек, все типичные жалобы касались связи людей и обезьян, а также оскорблений Бога и Его церкви. Сильнее всего обозревателей раздражало то, что книгу покупали обычные люди. Забавы с радикальными идеями считались привычным делом для высших слоев общества – они расценивались как вожделенные шалости, совершенно безвредные для молодых людей (но, разумеется, не для дам), однако если такие взгляды будут приняты в народе, это нарушит заведенный порядок вещей. Во имя всего святого, книгу продавали даже пригоражанам за станцией Ватерлоо! Ее необходимо было запретить!

Слишком поздно. Мюррей был готов напечатать 3000 экземпляров второго издания, и едва ли эти разногласия могли сказаться на продажах. А люди, мнением которых Дарвин особенно дорожил – Лайель, Гукер и антирелигиозный «евангелист» Томас Генри Гексли, – находились под впечатлением от книги и были убеждены в его правоте. И если Чарльз держался в стороне от общественных обсуждений, то Гексли охотно в них вступал. Он твердо защищал позиции атеизма, и «Происхождение…» стало для него точкой опоры. Конечно, радикальные атеисты восприняли книгу положительно: им было достаточно уже общего посыла и ее научной весомости – подробности их мало интересовали. Хьюитт Уотсон нарек Дарвина «величайшим революционером века в области естественной истории».

Во введении в «Происхождение…» Дарвин начал рассказывать читателям о предпосылках своего открытия:

Путешествуя на корабле Его Величества «Бигль» в качестве натуралиста, я был поражен некоторыми фактами, касавшимися распределения органических существ в Южной Америке, и геологическими отношениями между прежними и современными обитателями этого континента. Факты эти, как будет видно из последних глав этой книги, кажется, освещают до некоторой степени происхождение видов – эту тайну из тайн, по словам одного из наших величайших ученых. По возвращении домой я в 1837 году пришел к мысли, что, может быть, что-либо можно сделать для разрешения этого вопроса путем терпеливого собирания и обдумывания всякого рода фактов, имеющих хотя бы какое-нибудь к нему отношение[44].

После потока извинений за нехватку места и времени для написания более исчерпывающего труда, чем этот том объемом в 150 000 слов, Дарвин переходит к краткому изложению своей основной идеи. Писатели научных книг, как правило, сходятся на мысли, что обсуждением ответа на вопрос чаще всего не обойтись и возникает необходимость объяснить и сам вопрос. Разумеется, это положено делать в первую очередь. В противном случае читатели не смогут оценить контекст, к которому относится ответ. Дарвин четко следовал этому принципу, на что и указал далее:

…Вполне мыслимо, что натуралист, размышляющий о взаимном сродстве между органическими существами, об их эмбриологических отношениях, их географическом распространении, геологической последовательности и других подобных фактах, мог бы прийти к заключению, что виды не были созданы независимо одни от других, но произошли, подобно разновидностям, от других видов. Тем не менее подобное заключение, хотя бы даже хорошо обоснованное, оставалось бы неудовлетворительным, пока не было бы показано, почему бесчисленные виды, населяющие этот мир, изменялись таким именно образом, что они приобретали то совершенство строения и взаимоприспособления, которое справедливо вызывает наше изумление.