Книга Кайрос - Анастасия Монастырская

– Доча… Мамка твоя померла. Сегодня утром. Должны были выписать. А она взяла и померла. Отмучилась.

Короткий всхлип.

– Мои соболезнования.

– Плохо мне, доча. Приходи. Помянуть надо.

– Не приду.

– В пятницу придешь?

– Я никогда не приду.

– Но ведь ее хоронить надо, мамку-то твою.

– Твоя жена – ты и хорони.

– Так денег нет.

– Твои проблемы.

Она выключила телефон и убрала в сумку. Закурила сигарету, хотя с ранних лет не выносила запаха табака.

Умерла, значит. Господь примет и обласкает. Таким всегда дорога в рай.

Сара вспомнила прошлый ноябрь. Мачеха затеяла обмен и решила выписать падчерицу. Каждый день звонила Саре и говорила, говорила, говорила… Сейчас Сара уже не могла вспомнить слова, помнила только монотонный, равнодушный голос. Угрожающие интонации. После каждого звонка глотала горстью успокаивающие таблетки.

Как-то, попав под дождь и сняв в офисе ботинки, вдруг уловила сильный запах валерьяны. Он шел от ее промокших ног, из подмышек, промежности. Коллеги морщились и норовили сесть подальше, Сара чувствовала себя прокаженной.

Именно этого не могла простить мачехе. Того запаха. Страха. Ощущения беспомощности.

Умерла.

Ее настоящая мать умерла в мае 75-го. Все заметки на эту тему Сара прочитала миллион раз. И каждый раз задавала себе один и тот же вопрос: была случайность, или была трагедия? Она даже позвонила Казусу.

– Какой вариант для вас лучше? – спросил он. – Случайность или трагедия?

– Случайность.

– Но вы делаете ставку на трагедию?

– Слишком все срежиссировано. Так не бывает в жизни.

– В жизни бывает по-всякому. Режиссеры мало что придумывают. Все сюжеты из жизни.

– Моя мать погибла.

– Погибла не только ваша мама. Было много жертв.

– В том вагоне погибли все, кроме меня.

– И вам это кажется знаком?

– А разве это не знак?

– Вам стало еще хуже, правда? – после паузы спросил Казус. – Ваша мать поступила так, как вы не смогли. Ваш же поступок сродни поступку отца – трусость. Говорят, тяжело быть героем. Не так. Тяжело иметь свой моральный кодекс и чувствовать себя подлецом. Ведь это не дает вам покоя, Сара?

Она повесила трубку. Но знала, что он прав. Чертов Казус, как всегда, прав. Именно это ей и не давало покоя. Как и запах валерьянки из прошлого.

* * *

– Поужинаем сегодня?

– Другие планы. Извини. Еду за город.

– С молодым любовником?

– Угадал.

– Приятных выходных.

– Тебе того же.

Алиса раздраженно бросила телефон в бардачок. Звонки всегда невпопад. Постаралась сосредоточиться на дороге, но в голове вертелась неприятная мыслишка: наверное, Казус приведет сегодня в их номер кого-то другого. И будет заниматься любовью на их кровати. И вести разговоры о Мамардашвили и превратностях любви. С Димой о Мамардашвили не поговоришь. У того другие читательские предпочтения. Впрочем, зря она так. Дима чуток. Уловил ее настроение и теперь делает вид, что дремлет.

– Хочешь за руль? – внезапно спросила.

– А вы? То есть ты? – в их редкие свидания он долго и мучительно переходил на «ты». В первые минуты ужасно стеснялся и «выканья», и вполне заметного возбуждения. За это Алиса была готова простить ему очень многое.

– Не мой день, а тебе видно, что хочется.

Он пересел за руль «Бентли», и мгновенно преобразился. В любом возрасте в мужчине сидит мальчишка. И этот мальчишка любит красивые машины, хорошее оружие и дрянных девчонок, пусть они и намного старше.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила она. – Только либо что-то очень хорошее, либо что-то необычное.

Он уверенно выехал на Октябрьскую набережную и прибавил скорости.

– Ты сегодня удивительно хороша. Я люблю тебя такую – сонную, капризную, с накрашенным ртом. Все мои мысли о том, как сотру помаду с твоих губ. Хочу тебя! Ты, конечно, сейчас захочешь это проверить. Ну, что я говорил… Если не уберешь с него руки, мы куда-нибудь врежемся. Убедилась, что я не вру? У нас впереди три дня, беллиссима. И все три дня я буду заниматься с тобой любовью.

– Сколько тебе лет, Дима?

– Тридцать шесть.

– А мне пятьдесят четыре. Ты ровесник моего сына.

– Я помню про нашу разницу. Тебя это волнует?

– Может, ты пьешь «виагру» перед свиданием со мной?

Он рассмеялся:

– Дурочка. Сейчас ты скажешь про мою молодую и сексуальную жену, а потом про то, что у меня свой интерес в твоей фирме. Давай снова пройдемся по всем запретным темам и расставим все точки над «i». Пока мы не приехали.

– Давай!.. У тебя молодая жена…

– И я ее не хочу. И она не хочет меня. Секс ее вообще не волнует. У каждого давно своя жизнь. Мы существуем, как параллельные пути – не пересекаясь. Достаточно?

– Вполне.

– Теперь перейдем ко второму вопросу. Твоя фирма и мой корыстный в ней интерес. Мне не интересен твой бизнес. Я ничего не понимаю в архитектурных и дизайнерских решениях, а денег по жизни мне и так хватает.

– Денег охранника?

– Денег охранника. Ты не обидела меня. Хоть и старалась.

– Тогда что? Зачем ты встречаешься со мной?

– Потому, что я тебя хочу. Искренняя близость примиряет и с разницей в возрасте, и с разницей в социальном положении. Когда мы близки, я дышу. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое.

– А что будет через несколько лет?

– Через несколько лет, может, и нас с тобой не будет. Зачем об этом думать?

– Подумаем об этом завтра, – с легкостью согласилась. – Точнее, вечером в воскресенье. А сейчас расскажи мне что-нибудь…

– Не все живо, что кажется живым. Многое из того, что мы испытываем, что мы думаем и делаем, – мертво. Мертво потому, что подражание чему‑то другому – не твоя мысль, а чужая. Мертво, потому что – это не твое подлинное, собственное чувство, а стереотипное, стандартное, не то, которое ты испытываешь сам. Нечто такое, что мы только словесно воспроизводим, и в этой словесной оболочке отсутствует наше подлинное, личное переживание. Жизнь каждое мгновение переплетена со смертью. Смерть не наступает после жизни – она участвует в самой жизни. В нашей душевной жизни всегда есть мертвые отходы или мертвые продукты повседневной жизни. И часто человек сталкивается с тем, что эти мертвые отходы занимают все пространство жизни, не оставляя в ней места для живого чувства, для живой мысли, для подлинной жизни. «Моя подлинная жизнь» – сама интенсивность этого оборота, потребность в нем говорят о том, что очень трудно отличать живое от мертвого. Для каждого нашего жизненного состояния всегда есть его дубль. Мертвый дубль. Ведь вы на опыте своем знаете, как трудно отличить нечто, что человек говорит словесно – не испытывая, от того же самого, но – живого. Почему трудно? Потому, что слова одни и те же. И вы, наверно, часто находились в ситуации, когда, в силу какого‑то сплетения обстоятельств, слово, которое у вас было на губах, не произносили, потому что в то же самое мгновение, когда хотели его сказать, чувствовали, что сказанное будет похоже на ложь.