Книга Превращение - Мэгги Стивотер

Коул не улыбнулся в полном смысле этого слова, однако краешки губ у него дрогнули, а лицо приняло непонятное выражение, нечто среднее между презрением и безразличием. Он не спускал глаз с Виктора, однако сострадания в них не было.

Я подавил искушение сказать что-нибудь еще, что угодно, лишь бы заставить его ответить. Мне хотелось, чтобы он испытал боль за Виктора.

— Он был прав, — произнес Коул, все так же глядя на Виктора. — На его месте должен был быть я.

Я решил, что ослышался. Я его недооценивал.

— Это ведь я хочу выбраться к черту из своего тела, — добавил он вдруг.

Нет, Коул положительно не переставал меня поражать.

Я взглянул на него и ответил холодно:

— А я-то уже было решил, что тебе не плевать на Виктора. Ты стал волком, чтобы сбежать от своих проблем. Тебе ведь не терпится выбраться из собственной головы?

— Если бы это была твоя голова, тебе бы тоже не терпелось, — сказал Коул; вот теперь он улыбался — жестокой кривой улыбкой, из-за которой его лицо казалось перекошенным. — Вряд ли я единственный, кто предпочел быть волком.

Он не был единственным.

Шелби тоже пошла на это добровольно. Бедная Шелби, человеческого в ней почти ничего не было даже тогда, когда она бывала в девичьем облике.

— А вот представь себе, ты единственный, — сказал я вслух.

Улыбка Коула превратилась в беззвучный смех.

— До чего же ты наивен, Ринго. Ты хорошо знал Бека?

Я посмотрел на него, на его снисходительное выражение, и мне захотелось, чтобы он провалился сквозь землю. Зачем Бек вообще притащил его сюда? Зря он не оставил их с Виктором в Канаде, или откуда они там приехали.

— Достаточно, чтобы понять, что он был куда лучшим человеком, чем это светит тебе, — сказал я.

Выражение лица Коула не изменилось; такое впечатление, что язвительные слова просто-напросто пролетали у него мимо ушей. Я скрипнул зубами, злясь на себя за то, что позволил ему задеть меня за живое.

— Желание быть волком само по себе еще не делает человека плохим, — мягко произнес Коул. — Равно как желание быть человеком не делает хорошим.

Мне снова было пятнадцать лет, и я сидел в своей комнате в доме Бека, обхватив колени руками и пытаясь спрятаться от волка внутри меня. Неделю тому назад зима уже предъявила свои права на Бека, а вскоре и Ульрик должен был последовать за ним. А потом и я. Моим книгам и гитаре предстояло до весны пролежать нетронутыми, как уже лежали осиротевшие книги Бека. Погруженные в забвение, имя которому было волк.

Разговаривать об этом с Коулом мне не хотелось.

— Ты не чувствуешь признаков скорого превращения?

— Ни малейших.

— Тогда будь так добр, возвращайся в дом. Я приберу здесь. — И я добавил, убеждая не только его, но и себя: — Ты плохой человек не потому, что хочешь быть волком. А из-за того, что ты сделал с Виктором.

Коул взглянул на меня с уже знакомым отстраненным выражением на лице и молча зашагал к дому. Я развернулся и пошел обратно в сторожку.

Как делал прежде Бек, я сложил брошенное Виктором одеяло, подмел с пола пыль и шерсть, проверил запас воды, заглянул в корзины со съестным и отметил для себя, чего еще надо бы прикупить. Потом взял блокнот, который мы держали рядом с лодочным аккумулятором; там были нацарапаны имена, кое-где — даты, иногда — описания деревьев: они помогали определить время, когда мы этого не могли. Этот способ учета, кто и когда превратился в человека, придумал Бек.

Блокнот до сих пор был открыт на странице с прошлогодними именами. Последним шел Бек; список был намного короче, чем позапрошлогодний, а тот, в свою очередь, чем позапозапрошлогодний. Я сглотнул и перевернул страницу; надписал наверху год, вывел имя Виктора и рядом — дату. Вообще-то имя Коула тоже должно было там быть, но я сомневался, чтобы Бек объяснил ему, каким образом мы ведем нашу летопись. Я записывать Коула не хотел. Это означало бы официально признать его членом стаи, частью моей семьи, а этого мне не хотелось.

Я долго-долго стоял, глядя на чистую страницу, на которой значилось только имя Виктора, потом подписал под ним свое собственное.

Я знал, что больше не принадлежу к стае, не принадлежу по-настоящему, но это ведь был список тех, кто был человеком.

А кто был человеком больше, чем я?

24

ГРЕЙС

Я углубилась в заросли.

Голые деревья еще были объяты зимней дремотой, но оттепель уже пробудила какофонию влажных весенних запахов, прежде скованных холодами. Над головой заливались птицы, перепархивая с ветки на ветку.

Каждой своей клеточкой я чувствовала: я дома.

Стоило мне на несколько ярдов углубиться в лес, как позади затрещали кусты. Я остановилась, чтобы не хрустело и не чавкало под ногами, и с забившимся сердцем прислушалась. И снова послышался знакомый треск, не ближе, но и не дальше. Я не оборачивалась, но знала, что это волк. Страха не было — только чувство товарищества.

Время от времени за спиной у меня раздавался шорох — волк шел за мной по пятам. Приближаться он не спешил — просто наблюдал за мной с почтительного расстояния. Мне хотелось посмотреть, кто из волков за мной следует, но я боялась спугнуть его, слишком волнующим было его присутствие. Так мы и шли — я размеренно, и он короткими перебежками от дерева к дереву, чтобы не отстать от меня.

Солнце, пробивавшееся сквозь голые еще ветви деревьев, припекало плечи, и я раскинула руки в стороны, жадно впитывая тепло, пытаясь изгнать последние воспоминания о вчерашней лихорадке. Чем дальше в прошлое уходила вспышка моего гнева, тем сильнее крепло ощущение, что со мной что-то неладно.

Пробираясь сквозь невысокий кустарник, я вспомнила, как Сэм однажды привел меня на золотую поляну в чаще леса, и пожалела, что он сейчас не со мной. Нельзя сказать, чтобы мы ни на минуту не расставались или чтобы я не в состоянии была самостоятельно занять себя без него: он ходил на работу в свой магазин, я в школу и к репетиторам, — но сейчас мне было не по себе. Да, лихорадка прошла, но у меня не было уверенности, что это навсегда. Я чувствовала, что она затаилась в крови и ждет лишь удобного момента, чтобы заявить о себе вновь, когда волки подадут голос.

Я шла и шла. Деревья стали реже, видимо, раскидистые сосны душили новую поросль. Здесь запах озера был сильнее; я заметила на влажной земле отпечаток волчьей лапы. Матово-зеленые кроны сосен почти не пропускали солнечный свет, и я обхватила себя руками: в тени стало прохладно.

Слева от меня что-то промелькнуло: серовато-бурая волчья шкура, сливающаяся со стволами сосен. Наконец я увидела волка, который сопровождал меня с начала моей прогулки. Он не шелохнулся, когда я взглянула в его ярко-зеленые, совершенно человеческие глаза. Позади него между деревьями поблескивало озеро.