Книга Сожжённые цветы - Яна Розова

— Ты говоришь каким-то опереточным тоном, а Ира погибла!

— Прости, я увлёкся.

— Паша, я потому к тебе обратился за помощью, что не хочу этого казённого отношения, как в нашей милиции! А ты — увлекаешься!

— Я же извинился!

— Ладно. Будут новости — звони.

Отец Сергий повесил трубку. Причина его раздражённости крылась в глубоком огорчении и даже в ужасе от известия о гибели совершенно замечательного человека, друга — ведь иногда исповедника и прихожанина связывают отношения очень близкие и глубокие. Всё, что он мог теперь сделать — это отслужить заупокойную и позаботиться о похоронах.

О, Боже, а ведь он видел, что с ней сделал этот ублюдок!..

22 июня отец Сергий узнал, что сгорел Храм Спасителя в Ивановском. Чуть больше, чем через месяц, та же судьба постигла молельный дом в Караторханском.

А Павел Петрович Седов постепенно всё глубже втягивался в расследование, забыв, что не хотел с ним связываться.

Витя Калачёв

Сентябрь

Лейтенант Витя Калачёв уже и сам не радовался, что однажды позволил Паше Седову вмешаться в дело, которым занималась следственно-оперативная группа. Рыжий сыщик, претендовавший на роль старшего опытного товарища, оказался типом совершенно бесцеремонным: выкачивал информацию, подсовывал непонятно как изъятые вещественные доказательства, каких-то новых свидетелей, и вообще лез, куда не надо. При этом он названивал Вите на мобильный, и даже в отдел, из-за чего приходилось оправдываться перед капитаном Хвостовым — самым противным начальником в мире.

После пожаров в Ивановской и Караторханской церквях Седов просто мозг Витин выпил, требуя подробностей! Калачёв рассказал и о шестиконечных звёздах, оставленных на полу у входа в сгоревшие церкви, и о женских трупах, и о том, что жители обоих местечек заметили в ночь пожара серый «Мерседес», жаль, не запомнили номера. А куда деваться?

Витя знал, что Седов достаёт не только его: патолог Борис Могила тоже сливает информацию рыжему сыщику. Но Могила мог себе это позволить: профи высочайшего класса, патолог не боялся иметь собственное мнение. А именно — вслух заявлять, что опера относится к расследованию спустя рукава, да ещё и лавирует меж предвыборными политическими течениями. При таком балете убийцу не поймать. А если и будет он найден, то как Чикатило — через двенадцать лет!

Номинально соблюдая принцип неразглашения, Могила выбрал особый способ саботажа: ни слова не рассказывая независимому сыщику о находящемся в производстве деле, позволял Седову задавать вопросы, на которые говорил только «да» или «нет». Казалось бы, что таким образом можно разгласить? Другой резон, что Пашка умел спрашивать и узнавал всё необходимое, несмотря на гротескную лаконичность ответов.

Витя не мог как Могила, поэтому не раз подумывал отшить Седова к чёртовой матери. К тому же лейтенант считал, что своим частным расследованием Пашка зарабатывает кучу денег, а что он поимеет?.. Только выговор.

Останавливало лишь одно: все раздобытые рыжим сыщиком вещдоки и показания свидетелей попадали в дело через Калачёва. Благодаря этому у шефов складывалось впечатление, будто молоденький лейтенантик — весьма шустёр, что впоследствии обещало благоприятно отразиться на карьере. Даже сам Хвостов похвалил Калачёва (сквозь зубы), когда он привёл свидетельницу — проститутку Ларку, видевшую, как Ира Китаева садилась в серый «Мерседес».

Вот и приходилось терпеть нахального рыжего Павла Петровича!

21 сентября произошёл четвёртый пожар: сгорела церковь Покрова в Малых Грязнушках. Седов милостиво дал два дня на работу криминалистов и назначил встречу на сегодня — небось, собирался выпытывать подробности.

Витя вот уже пять минут ждал этого настыру в пивной одного из спальных районов, расположенной подальше от места дислокации милицейского начальства. Как только Седов появился, первым делом попросил:

— Паша, ты сильно меня не доставай, ладно?

— Ты о чём? — рыжий сыщик наморщил веснушчатый нос.

— Выборы же скоро… Нам сказали: хоть лопните, но убийцу до выборов найдите! Хвостов дисциплину такую закрутил, что пукнуть страшно, а уж ты для него — просто красная тряпка.

— Сам он тряпка!.. Ладно, так что там в Грязнушках обнаружилось?

— Всё то же: тело женщины со следами пыток, звезда на полу. Церковь сгорела на семьдесят процентов, поджигали коктейлем Молотова. Люди видели ночью в деревне серый «Мерс».

Седов покивал: дескать, на этот раз подробностей не надо.

— И какая версия?

— Всё та же: серийник. А что ещё? Сатанист-серийник.

— А пентакль шестиугольный — глаз не режет? Не могут сатанисты так запутаться в своих символах!

— Нам глаз режет дата на календаре, а больше ничего. До выборов надо хоть чёрта, но вспоймать!

Это бабушкино слово «вспоймать» Витя вспоминал только если нервничал — как сейчас.

— Хорошо. Будет тебе чёрт, — Седов усмехнулся с чуть заметным высокомерием. — Ты навёл справки, что там с убийством журналиста Маловичко?

— Да, следователь его уже в висяки записал. Скорее всего, напал какой-то наркоман. Маловичко задержался на работе, потом зашёл в бар, после гулял какое-то время. Вошёл в свой подъезд и его пырнули ножом в бок. Через двадцать минут журналист умер от внутреннего кровотечения. Сумку с кошельком, документами, рабочими блокнотами и прочим украли. Свидетелей нет.

— Это не может быть из-за интервью с сатанистом?

— Лана Житкевич, его помощница и заместитель, сказала, что сатанист — это утка. Подписка на «Алхимика» упала, рекламодателей мало, вот и придумали это интервью. Брехуны эти журналюги — страх!

— Ну, не больше нашего. А городской номер телефона Иры Китаевой проверил?..

— Да. Только, слушай, Паш, я тебе этого не говорил! Китаева звонила в квартиру одного нашего местного крутяшки — депутата Ивана Фирсова. Но самое главное: Фирсов намерен участвовать в выборах, и он — основной противник Володченко. У этого Фирсова крыша железная и бабок достаточно. А Хвостов нас заранее предупредил: если в деле всплывут значимые фамилии, то их — обходить стороной, а то неприятностей будет выше крыши! Ты туда не суйся, ладно?

— Сколько раз Китаева звонила Фирсову?

— Один, кажется… или два раза, а что?

— Да ничего. Кстати, знаешь, за что я вашу службу особенно не люблю?

— За что?

— За выборочную выморочную вашу справедливость — того не тронь, этого не задержи! Всё, пока, Виталикус!

Рыжий сыщик бегло пожал Вите руку, кольнув холодным взглядом серых глаз, и ушёл.

Калачёв хотел обидеться — что это его поучают? — но демонстрировать свои чувства оказалось уже некому. Поэтому он взял ещё одну литровую кружку пива и, насупившись, осушил в четыре долгих глотка.