Книга Надрез - Марк Раабе

– Быстрее, – шипит Габриэль.

– Тебе это не поможет.

«Он лжет», – бьется мысль в голове Габриэля.

«Люк, что ты вытворяешь?»

«Заткнись, тебя это не касается!»

Дверца сейфа распахивается, Габриэль заглядывает внутрь. Внушительная стопка наличных, кажется, смеется над ним. Еще тут лежит несколько папок и пара конвертов. Габриэль просматривает надписи на папках. Ничего подходящего.

– Доставай все это дерьмо, показывай, – шипит он.

Постанывая – Габриэль практически не ослабил хватку, – Сарков открывает папки и достает содержимое конвертов, перебирая бумаги одну за другой.

Ничего.

«Быть этого не может, – стучит в голове Габриэля, и его руки сильнее сжимаются на горле Юрия. – Быть этого не может!»

Он смотрит в открытый сейф, как в черную бездну. Бездну с матово-серебристыми краями, в которых что-то отражается, что-то смутное, призрачное, что-то за его спиной. Мужчина с поднятой рукой.

Габриэль пытается увернуться, но в этот момент удар обрушивается на его череп, проходит по касательной, задевает правое плечо. Огромным огненным шаром вспухает боль. Габриэль выпускает Саркова, покачивается, падает на колени. Он не может понять, почему не потерял сознание от боли.

– Вот ублюдок! – шипит Берт.

«Коган… – потрясенно думает Габриэль. – Коган, я же ему постоянно помогал!»

Сарков пытается отдышаться.

– И это такая твоя на хрен благодарность?! – спрашивает он, повернувшись к Габриэлю. – И все из-за твоих чертовых бумажек?

Его голос кажется Габриэлю чужим, он доносится словно издалека.

– Ты всерьез думаешь, что я буду забивать такой дрянью сейф?

Габриэль, оглушенный, пытается посмотреть на него. «Юрий – великан», – думает он.

Великан склоняется над ним и шипит:

– У меня этого дерьма нет, ясно?

Габриэль открывает рот, но не может произнести ни слова. Его тошнит – может, от стыда, ведь он думал, что Юрий лжет ему и история болезни лежит в сейфе. А может, от боли. Какое-то мгновение ему хочется попросить у Юрия прощения, чтобы не потерять и его тоже. Но он смотрит на Саркова и понимает, что тот не простит. К тому же Габриэль не знает, как это – просить прощения.

Второй удар, сбоку, в шею. Коган… У Габриэля мгновенно падает давление. Мир гаснет, точно прожектор, тело переключается на аварийное обслуживание жизненно необходимых органов. Мышцы расслабляются, и еще до того, как голова Габриэля бьется об пол, все вокруг заволакивает могильная тьма.

Глава 26

Берлин, 4 сентября, 16: 09

Глаза Габриэля под опущенными веками беспокойно подергиваются. Прямо перед его босыми ступнями в пустом пространстве парит лестница, ведущая в бездну. Ступени словно сложены из бумаги, на лестнице нет ни подпорок, ни поручней, ее конец теряется в глубине. «Все это просто сон», – думает Габриэль, чтобы обуздать страх.

Он знает, что должен спуститься по лестнице в эту бездну, чтобы что-то забрать, но не знает, где это «что-то» находится.

Шаг за шагом он идет вниз. Пальцы ног мерзнут – ступени, как оказалось, сделаны из стали. Стрелка его наручных часов все крутится, крутится, пока он спускается. Внизу лестницы светится тонкая, как волос, багровая полоска – щель в бесконечность. Над головой Габриэля с ревом проносятся авиалайнеры, они громыхают – или это не самолеты вовсе, а грузовики? Ему хочется улететь отсюда, но он не может. Он должен забрать книгу. Книгу, в которую кто-то записал все его сны. Те сны, что он позабыл.

У подножия лестницы Габриэль останавливается перед огромным, простирающимся до самых небес, черным занавесом, и занавес этот закреплен под потолком, потому что теперь над головой у него не небеса, а потолок комнаты. Занавес ниспадает до самых его ног, между складками светится щель. Багровая, соблазнительная, запретная. Книга должна быть где-то здесь.

Чтобы сдвинуть занавес, требуются все его силы. Он сражается с этим чудовищным пологом, поглощающим все звуки, даже его напряженное дыхание. Габриэль протискивается в щель, и ему кажется, что ткань задушит его, – то будет беззвучная и мучительная смерть, кара за то, что он осмелился переступить запретный порог. И вдруг он оказывается на другой стороне, а проем захлопывается за его спиной, как дверь камеры. Теперь этот проход запечатан на все времена, и это необратимо.

Стены тут красные, они сотканы из плоти, их испещряют вены толщиной в человеческую руку – он словно очутился в огромной утробе, в которую кто-то направил слепящий прожектор.

Габриэля охватывает паника: что, если он застрял здесь навсегда? И он понимает, что нашел книгу, но эта книга заманила его в ловушку, и потому он не может ее прочитать. Он ощупывает стены в поисках выхода, но здесь только эта багровая плоть, в которую вросли стеклянные шарики размером с голову. В шариках что-то светится – что-то, окруженное ореолом. В них проступают, подрагивая, черные контуры. Там его отец и мать, они заточены в шариках, и Габриэль видит их, но не понимает, что они говорят. Он подходит ближе, чтобы лучше разобрать слова. «У матери зеленые глаза, как у Лиз», – думает он.

И тут он понимает, что женщина рядом с отцом выглядит в точности так же, как Лиз.

«Я должен вытащить ее из этого шарика», – думает он, но стекло слишком прочное, его не разбить. Под шариком, в который заточена Лиз, виднеется какой-то вентиль, и Габриэль протягивает руку, детскую руку, и поворачивает вентиль.

Поднимается невообразимый шум, он все нарастает, стены трясутся, будто колоссальная мембрана, готовая в любой момент лопнуть, слишком уж много голосов ей приходится улавливать, она не может резонировать с ними со всеми, тут тысячи голосов. В нос Габриэлю бьет вонь жженой плоти.

Вентиль в его руке вдруг превращается в телефонную трубку, ведущий к ней спиральный провод – прозрачный, и видно, что по нему течет кровь. На трубке – курок, как у револьвера. Чтобы позвонить, нужно нажать на этот курок, но сколько бы он ни звонил, никто не отвечает, в трубке – мертвое молчание, и только слышится карканье ворон, этот крик вспарывает ему нервы… а затем к карканью примешивается какой-то рокот.

Сознание устремляется к Габриэлю хищной рептилией, он пытается удержаться за обрывки кошмара, он знает, как это важно. Но образы распадаются, их смывает мощной волной.

Голова у него раскалывается от боли. Тут царит чудовищная вонь, и этот запах вполне соответствует его самоощущению.

Вороны все каркают.

Габриэль недоуменно щурится. Вокруг громоздятся горы мусора, над ними летают вороны – точно угольно-черные пятна на фоне сизых дождевых туч, зависших так низко над землей, что эта серая пелена словно отражает рокот мотора подъехавшего грузовика.

Габриэль видит мусоровоз – в нескольких метрах над ним, у края обрыва.