Книга Райская птичка - Трейси Гузман

Элис пыталась говорить нейтральным тоном, не желая показаться такой же пренебрежительной, как Натали, но ей хотелось, чтобы Финей ушел. Она пошевелилась под пледом, остро осознавая, насколько близко он стоит. Впервые с тех пор, как они переехали в этот дом, у нее мелькнула тщеславная мысль: ей стало интересно, как она выглядит со стороны.

– На здоровье. Думаю, мы с вами и вашей сестрой как-нибудь увидимся в городе.

Думаю. Не надеюсь.

– Мы сразу же вернем вам тарелку, – сказала она резче, чем хотела.

Финей смотрел на нее сверху вниз, пока она не поежилась:

– Не стоит. Там, откуда я ее взял, еще много. Сейси, спасибо за чай. Я сам найду выход.

Он кивнул экономке, и Элис потупила взгляд. Она не поднимала головы, пока не услышала, как закрылась парадная дверь.

Сейси направилась в кухню, ворча себе под нос, но Элис вполне четко разбирала ее слова: зазнайки, грубиянки недружелюбные. Наградил же меня Бог этой парочкой…

* * *

Она могла видеть его по утрам, если отодвигала край занавески, когда Натали уходила на работу, а Сейси отвлекалась на что-нибудь другое. Это началось как способ убить время, отогнать горе, когда оно пыталось проглотить ее целиком, но потом переросло в ритуал. Ей на роду было написано стать наблюдателем. Она холила и лелеяла этот талант, не изменивший ей до сих пор, ибо для него требовалось терпение и спокойствие, а не движение. Утешением было уловить в окне хотя бы часть его фигуры, как румб компаса, помогающий держать курс. В те дни, когда она не видела его, она чувствовала себя снятой с якоря и проводила часы, дрейфуя в густом тумане воспоминаний и жутковатых грез.

Поздней осенью он методичными движениями опускал бородавчатые узлы луковиц в глубокие ямки, окруженные со всех сторон аккуратными холмиками влажной земли, и посыпал газон белыми дугами костной муки. Зимой она видела, как он возится с курносой машиной на подъездной дороге, и пар его дыхания, шедший из-под капота, служил ей единственным признаком жизни. Пришла весна. Листья луковиц, которые он посадил, пробились сквозь мульчу, как зеленые копья, а он подстригся, да так коротко, что стала видна форма его черепа. На парадном крыльце обосновался зонтик, очевидно, не успевавший высыхать от дождя до дождя. Потом настало лето, и дом попал под пресс жары. Его образ колыхался перед ней, как мираж, и все же она могла разглядеть контуры его голого торса, его загорелые, мускулистые руки, чернильное пятно на правом плече. Сердце? Имя матери, поведавшей о пользе «ленивой ромашки»? Она была слишком далеко, чтобы разобрать.

С осенью пришла пора считать цыплят. Элис ослабила внимание к объекту своих наблюдений и стала изобретать для него жизнь, исходя из подсмотренных моментов и ориентируясь на рокот машины, покидавшей его двор вечерами. Чаще всего он уезжал по пятницам и субботам, из чего она сделала вывод о наличии друзей и развлечений. Ну и девушки, конечно. Элис слепила ее гардероб из модных журналов, которые разбрасывала по дому Натали. Какая-нибудь веснушчатая кроха, предпочитающая блузки на бретельках, туфли на платформе и блеск для губ с ароматом спелых фруктов. Или, быть может, женщина постарше с резкими чертами, застывшей от лака прической и насиженным табуретом в баре на окраине города.

В конце октября воздух, проникавший через дверную сетку, запах сухой травой и вспаханной землей. Финей граблями собирал листья в большую кучу перед домом и вдруг замер и посмотрел прямо туда, где у края окна стояла и наблюдала за ним Элис. Она застыла, но это ничего не дало. Ее разоблачили. Даже после того, как Элис опустила занавеску и оказалась под надежным прикрытием кружева, ее щеки все еще заливала краска стыда. Ее интерес истолкуют как признак одиночества, выдавшего себя таким постыдным поведением. И будут правы.

Элис не пришлось долго мучиться вопросом, сойдет ли ей это с рук. Дверной звонок затрещал на следующий же день, и не успела она взмолиться, чтобы Сейси не открывала, Финей уже стоял перед ней в гостиной, а она, как и в первую их встречу, сидела в кресле в углу комнаты под одеялом, наспех наброшенным на колени.

– Вы меня в чем-то подозреваете, мисс Элис?

– Я… нет. Конечно, нет.

– Потому что я, признаться, никогда бы не заподозрил вас в шпионаже.

В том, как он подбирал слова, чувствовалась доброта.

– Вы очень тактично об этом говорите, мистер Лепин. Уверена, я не заслуживаю такого великодушия.

– Финей.

– Финей. Я должна перед вами извиниться. Мне стыдно за свое поведение.

– Еще бы. Вашему времени, наверняка, найдутся применения получше, – он посмотрел прямо на нее, пронзительно и оценивающе, как будто уже сделал о ней какой-то вывод. – Возможно, нам стоит просто признаться во взаимном интересе друг к другу?

– Я вам интересна?

Он кивнул:

– Как и большинству людей в нашей округе. Вы находите это неожиданным?

Элис была твердо намерена снести все, что навлекла на свою голову, но тон Финея вывел ее из себя.

– Полагаю, вам хотелось проверить, соответствуют ли слухи действительности.

– Хотелось.

Она задрала подбородок и сказала:

– Уверена, что все они правдивы. От первого до последнего.

– Ну, не все. Я лично убедился, что вы не косоглазая. На плод смешанного брака вы также не похожи. И, хотя вы пока мало что говорили, не думаю, что вы страдаете синдромом Туретта[30]. Хотя тут вы еще можете меня удивить.

Элис ничего не могла с собой поделать. Осознание абсурдности всего этого вырвалось из нее смехом, больше напоминавшим гогот.

– Обо мне такое рассказывают?

Она позволила одеялу сползти к лодыжкам и положила руки на колени, где они были видны Финею.

– Понятно, – чуть мягче проговорил он. Элис услышала в его тоне что-то новое, но это была не жалость. – Артрит?

– Да. Ничем более экзотическим, увы, порадовать не могу. Это все, что есть.

Финей указал на кресло по другую сторону стола:

– Позволите?

Элис кивнула. Он сел и принялся методично подкатывать правую штанину брюк. Его икра была бледной, как рыба, но мускулистой. Подобравшись ближе к колену, Финей поморщился, и Элис стиснула зубы, когда последний поворот материи обнаружил рваный шрам, похожий на неровный сруб: два куска кожи, толстая кайма которых не сходилась, но очерчивала матово мерцавший красно-фиолетовый кратер. Шрам вился змеей по колену и поднимался выше, скрываясь из виду.

– Вьетнам.

Элис не спрашивала, она утверждала.