Книга Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник) - Бернард Корнуэлл

– И конечно, он полюбит Шарля, как ты думаешь? – спросила она Томаса.

– Разумеется, – ответил Том, посмотрев на мальчика, который размахивал вожжами и цокал языком в тщетных попытках заставить лошадь ехать быстрее.

– А что думаешь делать ты? – спросила графиня.

– Я-то не пропаду, – ответил Томас.

Ему не хотелось признаваться, что он не знает, что делать дальше. Вероятно, отправится во Фландрию, если сможет добраться. Поступит лучником в новое войско и будет по ночам молиться, чтобы никогда больше на его пути не попался сэр Саймон. Что касается епитимьи и копья святого Георгия, у него не было никаких соображений, как найти копье и как его вернуть на место.

На второй день пути Жанетта решила все-таки считать Томаса другом.

– Когда мы приедем в Гингам, – сказала она, – ты найдешь, где остановиться, а я уговорю герцога дать тебе пропуск. Даже странствующему монаху пригодится пропуск от герцога Бретани.

Но странствующие монахи не ходили с оружием, не говоря уж о длинном английском луке, и Томас не знал, куда его деть. Ему претила мысль избавиться от лука. Вид обгорелых бревен на заброшенных фермах подал ему идею. Он отломал короткий конец почерневшей жерди и привязал поперек к цевью лука со снятой тетивой, так что оно стало напоминать крестообразный посох пилигрима. Томасу вспомнился доминиканец, пришедший как-то в Хуктон с точно таким же посохом. Тот странствующий монах так коротко подстригал волосы, что казался лысым, и читал такие страстные проповеди у церкви, что отец Томаса прогнал его, устав от напыщенных речей. Теперь Томас рассчитывал изобразить такого же чудака. Жанетта предложила ему привязать к посоху цветы, чтобы замаскировать лук еще лучше, и он обернул свое оружие высоким загрубевшим клевером, выросшим на заброшенных полях.

Захваченный в Ланьоне фургон, влекомый сухопарой лошадкой, подскакивая и громыхая, катил на юг. Приближаясь к Гингаму, латники стали еще осторожнее, боясь засады арбалетчиков в прилегающем к самой дороге лесу. У одного из англичан был охотничий рог, и он постоянно трубил, чтобы предупредить врага о своем приближении и дать им знать, что отряд идет с миром, а Болтби прицепил к концу копья полоску белой ткани. Засады не было, но в нескольких милях от Гингама впереди показалась река, где путников поджидали вражеские солдаты. Вперед вышли два латника и дюжина арбалетчиков, подняв свое оружие, и Болтби позвал из фургона Томаса.

– Поговори с ними, – велел он.

Томас занервничал:

– Что им сказать?

– Дай им свое благословение, черт возьми, – сердито проговорил Болтби, – и скажи, что мы идем с миром.

С колотящимся сердцем и пересохшим ртом Томас пошел по дороге вперед, его черная ряса непривычно хлопала по лодыжкам. Помахав арбалетчикам рукой, он крикнул по-французски:

– Опустите оружие! Эти англичане идут с миром!

Один из всадников поскакал вперед. На его щите виднелся белый герб с горностаями, как у солдат герцога Иоанна. Сторонники герцога Карла окружали горностая синей гирляндой с геральдическими лилиями.

– Ты кто? – спросил всадник.

Томас открыл рот для ответа, но слова замерли в горле. Разинув рот, он уставился на всадника с рыжеватыми усами и странными желтыми глазами. «Внушительный ублюдок», – подумал Томас и поднес руку к лапе святого Гинфорта. Возможно, святой вдохновил его, так как он вдруг испытал подъем и нашел удовольствие в роли монаха.

– Я всего лишь смиреннейший раб Божий, сын мой, – вкрадчиво проговорил Томас.

– Англичанин? – с подозрением спросил латник.

Томас говорил по-французски почти безупречно, но это был французский английских правителей, а не тот, на котором разговаривали во Франции.

Снова у Томаса похолодело в груди, но он выиграл время, перекрестившись, и с этим движением к нему вернулось вдохновение.

– Я шотландец, сын мой, – сказал он, и это немного успокоило подозрение желтоглазого, поскольку шотландцы всегда были союзниками Франции.

Томас ничего не знал о Шотландии, но сомневался, что и в Бретани многие знают больше. Это была далекая и во всех отношениях непривлекательная страна. Скит всегда говорил, что Шотландия – это край болот, скал и поганых язычников, которых убить вдвое труднее, чем любого француза.

– Я шотландец, – повторил беглец, – и привел родственницу герцога, оказавшуюся в руках англичан.

Всадник взглянул на фургон:

– Родственницу герцога Карла?

– А что, есть другой герцог? – с невинным видом спросил Томас. – Это графиня Арморика с сыном, который приходится внучатым племянником герцогу и сам по рождению граф. Англичане продержали их шесть месяцев в плену, но милостью Божьей теперь смягчились и отпустили. Герцог, я знаю, будет рад принять ее.

Томас раздувал титул Жанетты и ее родственную связь с герцогом, как свежевзбитые сливки, и враг проглотил историю целиком. Солдаты дали фургону проехать. Томас смотрел, как Хью Болтби пустил свой отряд легкой рысью, стремясь держаться по возможности подальше от арбалетчиков. Командир вражеских латников переговорил с Жанеттой, и, похоже, на него произвело впечатление ее высокомерие. Он сказал, что для него будет честью проводить графиню в Гингам, хотя предупредил, что герцога в данный момент в городе нет, но он уже возвращается из Парижа. Говорят, он сейчас в Рене, откуда до Гингама всего лишь день пути.

– Ты доставишь меня в Рен? – спросила Жанетта Томаса.

– А вы хотите, моя госпожа?

– Пьер стар и утратил былую силу, – ответила она. – Молодой человек всегда пригодится. Кроме того, если ты собираешься во Фландрию, тебе нужно в Рене переправиться через реку.

Так и получилось, что Томас составил ей компанию и еще три дня ехал в еле тащившемся фургоне. За Гингамом им не нужен был конвой, поскольку тут, на востоке Бретани, опасность встретить английских мародеров была мала и дороги патрулировались войсками герцога. Местность казалась Томасу странной: он привык к заросшим сорняками полям, заброшенным садам и покинутым деревням, а здесь в хозяйствах трудились люди и фермы процветали. Церкви были больше, в их окнах виднелись витражи, и все меньше и меньше людей говорили по-бретонски. Это все еще была Бретань, но здесь господствовал французский язык.

Путники останавливались в сельских тавернах с блохами в соломе. Жанетте с сыном отводили комнаты, считавшиеся лучшими, а Томас делил со слугами конюшню. По дороге им повстречались два священника, но ни один из них не заподозрил в Томасе самозванца. Он приветствовал их на латыни, на которой говорил лучше их, и оба пожелали ему доброго дня и счастливого пути. Томас почти ощущал их облегчение оттого, что он не ввязывается с ними в более пространную беседу. Доминиканцы были непопулярны среди приходских священников. Странствующие монахи сами были священниками, но считали своим долгом подавление ереси. Поэтому визит доминиканца предполагал, что приходской священник не выполняет свои обязанности, и даже грубый, неотесанный молодой монах вроде Томаса не встречал радушного приема.