Книга А другой мне не надо - Татьяна Булатова

По-новому на свое нынешнее положение в свете последних событий попытался взглянуть и Руслан Викентьевич Бравин. Острое ощущение собственной неприкаянности не отпускало его ни на минуту, вне зависимости от того, чем он был занят: брился, завтракал, вел машину, проводил совещание, подписывал документы… «От перемены мест слагаемых сумма не меняется», – горько подшучивал над собой он и, пытаясь сохранить бодрость духа, старательно глубоко вздыхал… «Словно кол в груди», – нашел точное определение своему состоянию Бравин и, закрыв глаза, начал произносить, как мантру, знаменитое высказывание царя Соломона: «Всё проходит. И это пройдет», хотя не верил этому сказочнику ни на йоту. Разве не говорили ему об этом, когда ушла Катя? Говорили. Но ведь не прошло же! Так и не делось никуда это ощущение, что воздуха не хватает. И вот опять то же самое. Только теперь Леня. «Но ведь он-то не умер!» – урезонивал себя Руслан Викентьевич, стараясь найти в себе силы, чтобы понять сына. «Да лучше б умер! Не так больно!» – вдруг честно признался Бравин самому себе и напугался: пусть живет. «А Гольцова?» – усмехнулся он и вдруг испытал острое желание позвонить ей. Позвонить и сказать: «Знаете, Анна, у меня беда». «Какая?» – не поверит она ему и сошлется на занятость, лишь бы не включаться, не переживать, не брать на себя лишнего. «Зачем это ей, такой благополучной и самоуверенной, нужно?» – решил за Аню Бравин и практически поверил в то, что слышит эти слова из ее уст. «А затем, – объяснил он самому себе, – что человек – сам кузнец своего счастья. И нечего сопли распускать!» – Руслан Викентьевич с усилием сжал кулаки и встал с кресла, чтобы разогнать кровь.

Часы на стене показывали обеденное время, и неожиданно для себя самого Бравин почувствовал, что голоден и хочет мяса. Хороший шмат прожаренной свинины. И еще водки. Но водку одному пить не хотелось, а пригласить было некого, хотя товарищами, как говорят, бог не обидел. Зато отнял жену. А теперь – и сына. Проговорив это про себя, Бравин сник. И сразу же исчез аппетит, а вместе с ним испарилось и желание что-либо делать. А делать было нужно, в этом он даже не сомневался. «Как жить дальше?» – подумал Руслан Викентьевич о сыне и попробовал представить себя возвращающимся вечером в разом ставшую неуютной квартиру. Вот он входит, вот здоровается с детьми, вот идет к себе в комнату, потом – на кухню… И все время чувствует у себя за спиной презрительный взгляд Лени, уверенного в отцовском эгоизме.

«А если попытаться обсудить еще раз»? – попробовал найти точку опоры Бравин и снова попытался представить, как он входит в квартиру, здоровается с детьми, идет в комнату, потом – на кухню… Но картинка не складывалась, и Руслан Викентьевич, даже у себя в кабинете, продолжал физически ощущать этот презрительный Ленин взгляд.

«Эх, Катя, Катя», – по привычке бормотал Бравин, тяжело ходя по кабинету, пытаясь справиться с усиливающейся тоской.

Секретарь за дверью слышал эти тяжелые шаги начальника, но заглянуть не решался, потому что чтил протокол, согласно которому обед – это личное время каждого, в том числе и губернаторского зама по безопасности. Наконец Бравин не выдержал одиночества и, распахнув дверь кабинета, деловито поинтересовался:

– Не видел своего расписания. На сегодня встречи есть?

– Никак нет, – по-военному отвечает секретарь.

Кроме Руслана Викентьевича, подлинное имя Алпатова – Владимир Серафимович – знали только старожилы Администрации, все же остальные по привычке звали бравого майора в отставке за глаза просто Алпатычем, а при встрече вообще никак не называли, только «Здравствуйте», «Скажите, пожалуйста» и «Можно у вас узнать?».

Память у Алпатова была отменная, не чета современным референтам, всю информацию держащим либо в компьютере, либо в ежедневнике.

Вот и сейчас ему не составило труда по памяти перечислить все звонки, прозвучавшие в приемной заместителя губернатора по общественной безопасности.

– Не густо… – хмыкнул Бравин и выдвинулся в приемную, Алпатов продолжал стоять. – Почему вы не на обеде? – обратился к помощнику Руслан Викентьевич, обычно не позволявший себе никакой личной интонации в общении со своим референтом.

– Не обедаю, – отрапортовал Алпатыч. – Только чай. Крепкий, с тремя ложками сахара.

– За весь день? – удивился Бравин, никогда не жаловавшийся на аппетит.

– Так точно, – буркнул помощник. – Хотите?

– Нет, – молниеносно отказался Руслан Викентьевич и быстро отвел взгляд.

– Вот и зря, – насупился Владимир Серафимович. – Рекомендую: зверобой, душица, чабрец. Сам собирал, сам сушил. Магазинным чаям не доверяю. Только свое, собственноручно приготовленное.

– Тогда давайте, – безоговорочно сдался Бравин и уселся в собственной приемной на один из стоявших вдоль стены стульев, предназначенных для посетителей.

– Присаживайтесь к столу, – нахмурился Алпатов и жестом пригласил начальника занять подобающее тому место.

– Я здесь, – отмахнулся от секретаря Руслан Викентьевич. И тут же получив в ответ категоричное: «Не положено!», послушно пересел к столу, на котором его уже поджидал полный чая хрустальный стакан в мельхиоровом витом подстаканнике.

– Надо же! – обрадовался ему, словно доброму знакомому, Бравин и любовно коснулся изогнутой ручки: – У меня где-то дома такой же был! Сто лет, правда, его не видел, надо поискать.

– Поищите, – Алпатыч как будто был уверен, что ничего начальник искать не станет. – Не приживаются у нас такие вещи, Руслан Викентьевич, – посетовал Алпатов. – Никто за державу теперь не ратует, главное, чтоб удобно. А по мне, главное, чтоб достойно, как и положено официальному лицу. Специально ходил смотреть, не осталось ли у кого в Администрации чего-нибудь этакого…

– Не осталось?

– Не поверите, – сквозь усы улыбнулся Алпатыч. – Осталось! («Если сейчас скажет, что у Гольцовой, – молнией пронеслось в голове у Бравина, – пойду и позвоню ей».) Есть у нас в главном корпусе одна дама, некто …

– Гольцова Анна Викторовна, – абсолютно естественно продолжил Руслан Викентьевич, нисколько не смутив своего секретаря.

– Тоже заметили? – не удивился бравинской проницательности Алпатыч. – Особая, скажу я вам, дама. Много лет за ней наблюдаю и даже спросить хочу, не из семьи ли военнослужащих будет. Вроде так о женщинах не говорят, но выправка, знаете, как у Коллонтай: хочешь – форму надевай, хочешь – бальное платье… Так она, – подчеркнул Владимир Серафимович, – никакой другой посуды не признает… И это, поверьте, не случайно.

В том, что это действительно «НЕ СЛУЧАЙНО», Руслан Викентьевич даже не сомневался. Он просто с нетерпением ждал момента, когда можно будет поблагодарить помощника за чай и вернуться к себе в кабинет, чтобы перезвонить Анне и сказать ей о своих чувствах. «О каких только?» – задумался на секунду Бравин и поднялся. Дело осталось за малым, но, как назло, именно это малое и отказывалось подчиниться личной воле Руслана Викентьевича, ибо, как только он собирался с духом, на проводе оказывался кто-то, чей звонок проигнорировать было нельзя.