Книга Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова

— Огня бы развести, — сказал Фёдор в темноту дверного проёма, за которым скрылась Аймани. — Вымокли ведь до исподнего. Просушиться бы.

— Иди сюда, милый, — был ответ.

— Милый? — усмехнулся он. — Это я-то? Сомневаю-ся... Уж думал я, будто милы тебе лишь мой конь да твой тугой лук, ну ещё эти мокрые леса да мрачные горы...

Он шагнул в полумрак покинутого жилища. Она сидела на куче соломенной трухи. Мокрый войлок плаща темнел рядом. А она уж и косы успела расплести, раскидала пряди по плечам. В полумраке ярко белело её узкое лицо и тонкие кисти рук. Слабый вечерний свет освещал пространство перед ней через дыру в ветхой крыше.

— Тут и огонь можно развести. Прямо здесь, под дырой. Дождик поутих. Надеюсь, выживет наш костерок, — устало сказала Аймани.

Фёдор дрожал, словно в ознобе, рот его наполнился влагой — так захотелось ему обнять Аймани. Но пришёл Мажит с охапкой мокрого хвороста, и Фёдору пришлось прогнать прочь греховные мечты.

Развели огонь, сварили крупяную похлёбку из припасов, подаренных в Дарьяле. Ели жадно и быстро. На запах горячей еды явился Ушан. Устроился скромно, у порога в ожидании своей доли.

Варево пахло сладостно и странно. Фёдору ни разу ещё не доводилось пробовать такой еды. Он видел, как Аймани бросила в котелок горстку мелко порубленной сырой травы со странными желтоватыми соцветиями. Заметив изумление Фёдора, пояснила, что травка эта редкая и растёт лишь в том лесу, через который они путешествовали этим днём. Дескать, ещё бабка её в незапамятные времена и только в это время года специально совершала утомительное путешествие в заповедный этот лес, чтобы нарвать такой травы в пору её цветения. Трава эта помогает выздоровлению после тяжёлых хворей или родов, придаёт силы, умеряет тревогу. Наскоро поев, Аймани накинула на плечи мокрый плащ.

— Я буду первая дежурить. Спите, — сказала строго и вышла в ночь.

— Что за причуда — добавлять во всякую пищу горную траву? — бормотал Фёдор, поудобнее пристраивая папаху под голову. — И всей корысти-то — маленькая миска жидкой похлёбки со шматком тощего мяса — а сыт и доволен. И что за трава-то? Неужто у неё нет названия?

— Эти места богаты разными причудами, — уклончиво ответил Мажит. — Ты у Аймани спроси. Она все названия знает. Её бабка врачевательницей была в нашем ауле.

— Её бабка? — усмехнулся Фёдор. — А твоя бабуля, разве не она же?

— Мы рождены в один и тот же год, но от разных матерей, — просто ответил Мажит.

— Таких порядков христианской душе никогда не понять, — пробормотал Фёдор засыпая.

Уже сквозь сон он слышал смех Аймани:

— Не успеет родиться ещё одна луна, как наш казак станет таким же святошей, как ты, брат.

Той ночью ему приснился родной перевоз. Будто плывёт он на широкой лодке с плоским дном через осенний Терек. В эту пору воды в реке мало, и он, касаясь длинным шестом дна, толкает судёнышко к противоположному берегу. Вот они, родные камыши, густые заросли ивняка. Две женщины стоят рядом на берегу. Одна высокая, худощавая, рыжеволосая. Ни тени улыбки на строгом, бледном лице. Другая — маленькая, пышнотелая и смуглявая. На румяных щёчках — игривые ямочки, озорные чёртики пляшут в весёлых карих глазах, золотой крестик поблескивает в широком вырезе сорочки, норовя спрятаться в тёплой ложбинке между пышными грудями. Машенька и Аймани ждут его на противоположном берегу. Смотрят ласково, улыбаются...

* * *

Он проснулся внезапно, как от пинка. Это тревога ткнула его под рёбра тяжёлым, покованным сапогом. Открыл глаза. Ночь ещё не миновала — в пустом проёме двери он увидел тёмное небо. Под боком жарко тлели угольки не успевшего погаснуть костерка. По другую его сторону смиренно посапывали Мажит и Ушан. Они спали рядом, прижимаясь друг к дружке спинами, согреваясь. Из-за стены слышалось сонное фырканье Соколика. Вроде бы всё на месте, но чего-то не хватает. Где Аймани? Сердце встрепенулось, подпрыгнуло, бешено заколотилось в груди.

«Наверное, вышла наружу, — размышлял Фёдор, шаря вокруг себя руками в поисках сапог. — Наверное, дозором ходит вокруг, мокнет в сыром тумане. Потому и Соколик не спит, её дожидает...»

Он вышел на улицу. Тишину нарушало только сонное дыхание Тумана да тихое фырканье Соколика, беспокойно переступавшего стреноженными ногами. Одинокая ночная птица ухала в ветвях молодого дубка, выросшего неподалёку от их нечаянного пристанища.

Почти до самого рассвета Фёдор бродил по заброшенному селению. Тревога неотступно следовала за ним. Несколько раз он подходил к дверям их временного дома в тщетной надежде, что Аймани уже вернулась, что, волнуясь, ждёт его у погасшего костерка. Но всякий раз, заглядывая внутрь, он видел только спящего безмятежным сном Мажита. Ушан проснулся, тревожно поглядывал на него, но с места не поднимался, не шёл следом, ленясь оставить нагретое теплом тела лежбище. Наконец Фёдор взобрался на полуразрушенную стену. Что надеялся он разглядеть в непроглядном мраке дождливой ночи? Что надеялся услышать, кроме глухого грохота дальних осыпей? Так он простоял на стене почти до света, в странном оцепенении не в силах двинуться с места. Он увидел их едва лишь расцвело — две тёмные тени рядом, лицом к лицу. Гасана-агу выдал тусклый блеск доспехов и остроконечный шлем, который не смог скрыть даже войлочный капюшон. Они уже прощались. Аймани вытянула руку, плащ соскользнул, обнажив голубой рукав шерстяной туники. Гасан-ага схватил её за руку, пытаясь удержать. Она отстранилась, вырвала руку, запахнула полы плаща. Фёдор с тоской подумал о том, что покинул место ночлега почти безоружным. Только короткий кинжал догадался засунуть в голенище сапога.

«Что со мной? — в смятении думал казак. — А ведь прав аккинский грамотей — я ополоумел. Рыжеволосая девка свела меня с ума!».

Стараясь не шуметь, он спустился со стены, вернулся к месту ночлега. Торопясь, стянул сапоги, притворился спящим. Мажит не шелохнулся. Только Ушан безмолвно наблюдал за ним печальными глазами усталого мудреца.

Она скоро вернулась, растолкала Мажита, вручила ему спрятанное под плащом ружьё, сама поспешно улеглась на место брата и мгновенно заснула.

Фёдор долго ещё лежал без сна, прислушиваясь к едва различимым шагам Мажита. Порой тревога снова одолевала его. Ему слышались звуки бешеной скачки и пение боевого рога. Грохот щитов и звон стали чудились ему через неумолчный шелест затяжного дождя. Так промаялся он до светла.

Насупивший день немного умерил тревогу и тоску. Не дожидаясь пробуждения Аймани, Фёдор разделил с Ушаном остатки вечерней трапезы и отправился наружу обихаживать Соколика.

— И что ты нашёл в ней хорошего, братишка? — Фёдор почти плакал, протирая влажные бока коня пучком сухой соломы. — Чем полонила она твоё сердце? Только и есть в ней красы — косы длинные огнём горят, что твоё золото. Только и есть в ней хорошего, что смелая и умная она. А ещё — добрая... Была добрая и честная раньше, а нынче перестала... Почему скрывается? Что таит? Неужто, предать замышляет? Или уже предала?