Книга Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами - Виктор Пелевин

При одном взгляде на штандарт становилось ясно: стоящее за ним могущество безмерно, и все, кто решится пойти против него, обречены. А покорным и послушным были обещаны безопасность и мир… Переживание было настолько отчетливым, что не нуждалось ни в каких дальнейших аргументах. Все было ясно без слов.

Что интересно, угроза исходила от внешнего зеленого кольца, а обещание мира – от перевернутого розового треугольника внутри. Так, во всяком случае, показалось мне вначале, но вскоре я перестал различать подобные тонкости.

Встав перед круглыми воротами, черт со штандартом поднял его и ударил шестом в землю. Что-то горячее колыхнулось в моем мозгу, и мне всей душой захотелось услужить этим зеленым чертям хоть чем-нибудь, а если не выйдет – то хотя бы не вызвать их неудовольствия.

А затем из ворот появились трое людей со стульями в руках. Выглядели они довольно странно.

Все они были средних лет, с выбритыми лицами, коротко и как бы по-детски стриженные. Они носили такие же желтые очки, как и мы все, а одеты были в просторные серо-зеленые пижамы, покрытые как бы многослойными пятнами грязи. Приглядевшись, можно было увидеть, что пятна состоят из множества цветных квадратиков – видимо, чтобы наблюдатель понял, что это не настоящая грязь, а с большим искусством созданная видимость.

Я подумал, что наши нигилисты часто пытались перенять вид низших сословий, не гнушаясь самых постыдных печатей бедности и порока, но до такого самоуничижения, кажется, не доходил никто… Потом что-то повернулось у меня в голове, и я догадался, что вижу военных в форме. Но погонов или эполетов на них не было, только у одного на груди, словно ценник на кукле, висела бирка с двумя звездами.

– Здравствуйте, господа, – сказал военный с двумя звездами. – Я Николас Крофт, задний адмирал. Стратегическое командование.

– Дэвид Берч, профессор, – представился военный без знаков различия. – Массачусетский институт технологии.

– Аарон Димкин, полковник, – сказал другой военный без знаков различия. – Центральное разведывательное управление. Можно просто Дима. Ну или просто Димкин, хе-хе…

Он говорил по-русски, и я понял, что двое перед ним представились по-английски – но я каким-то образом услышал их по-русски. Видимо, эти желтые наушники переводили вообще любую речь, и делали это с огромной скоростью.

Визитеры поставили свои стулья в линию недалеко от нашего стола, сели на них – и некоторое время нас изучали.

– Ну что, герр Капустин, попали? – спросил Димкин все так же по-русски – вполне, как мне показалось, дружелюбно.

– И вы попадете, Дима, – ответил Капустин. – Не сомневайтесь. Даже эта хусспа не поможет.

По его кивку я догадался, что так он назвал грозный знак власти (а может быть, сам ее источник) в руках у черта, стоявшего перед воротами.

– Сразу предупреждаю, – продолжал Капустин, – допрашивать, пытать, обкалывать наркотиками, сканировать или зондировать нас бесполезно. У нас полная гипноблокировка. Тут же все забудем. Не сможем поддержать разговор.

– Знаем-знаем, – кивнул Димкин. – Блокировка у вас и у Пугачева. Но у вашего техника ее нет. Этого нам вполне достаточно. Мы его за час или два дочитаем, и решим, что делать дальше.

На лице Капустина мелькнуло что-то среднее между досадой и омерзением.

– И мы даже знаем, почему он без блокировки, – продолжал Димкин. – Это у вас на совещании решили – если вы все забудете, то блокировку можно будет снять потом, а вот если все забудет техник, назад вы уже не вернетесь.

– Хорошо работаете, – сказал Капустин.

– Вы тоже неплохо. Решили, значит, послать зеленых человечков в прошлое?

– Уж насчет зеленых человечков я бы помолчал, – ответил Капустин. – Мы хорошо знаем, что эти человечки проделывают с каждым вашим президентом, когда его первый раз пускают в Овальный кабинет.

– А что с ним делают? – неожиданно для себя самого спросил я, и военные поглядели на меня с таким изумлением, словно голос подал комод или лавка.

– А то самое, – ответил Капустин. – Связывают его своей наномассой – ноги к стулу, руки к столу, это у них процедура безопасности такая. Потом лезут в голову своими желтыми щупальцами и все там меняют. А народ удивляется – почему такие хорошие и разные люди, как только их выберут, делают всегда одно и то же.

– Да, – сказал Крофт. – За свободу приходится платить. И цена часто бывает высокой. А вы платите еще более высокую цену за свое рабство.

Капустин покосился на меня – как мне показалось, смущенно.

– Почему же рабство? – спросил он.

– Потому что ваша страна, – ответил Крофт, тоже почему-то поглядев на меня, – это феодально-полицейское государство, управляемое уродливо разросшимся жандармским аппаратом, пытающимся ввергнуть мир в нестабильность.

Капустин даже покраснел от негодования.

– Это у нас жандармский аппарат разросшийся, да? От нас нестабильность? У вас самих сколько человек в разведке и госбезопасности работает? Забыли? А я скажу. В Америке одних только гэбэшных контор с разными вывесками – тысяча триста штук! Частных компаний, которые под ними – две тысячи! Миллион человек работает в вашей гэбухе. Миллион! И это только по открытым источникам. И чем они все занимаются? Защищают права пидарасов в Саудовской Аравии?

– В том числе, – с достоинством ответил Крофт.

Капустин негодующе потряс головой.

– Нет, извините. Плохо защищаете. Мы сможем лучше.

– А у ваших собственных геев, значит, проблем нет?

– Не знаю, – ответил Капустин. – С пидарасами не общаюсь.

– Неправда, – сказал Димкин. – Забыли про своего брокера?

– Про кого? – Капустин наморщился. – А, вы про этого… Работаете хорошо, признаю. Даже такие мелочи знаете…

Разговор в подобном духе продолжался еще несколько минут, и чем дольше он шел, тем меньше я понимал его суть. У меня сложилось чувство, что эти господа не первый год друг друга знают и такая перебранка у них обычное дело.

Мне, признаться, нравилась спокойная невозмутимость американских военных. Было в них что-то римское, неторопливо-величественное и рассудительное. Словно бы они слушали аргументы послов какого-то варварского племени, отвечая на некоторые из них словами, а на другие – просто брезгливым движением брови. За этим, несомненно, стояла настоящая сила. Но сердцем, конечно, я болел за наших.

Капустин чувствовал это – и время от времени обращал свои язвительные ремарки ко мне:

– А знаете, Маркиан Степанович, почему у них такой разгул феминизма? Из-за этих зеленых стерв. Потому что все они самки, чтобы не сказать сучки. Они своих мужиков еще сорок тысяч лет назад убили. Всех сразу, за одну ночь и один день, это у них называется «Сутки Славы». Главный праздник. С тех пор размножаются в пробирках. Первый в космосе случай геноцида по половому признаку. Как они перед Всевидящим Глазом отмазались, я до сих пор понять не могу. Юристы у них хорошие просто. По этой же причине, кстати, они и нас засудили…