Книга Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

– Только однажды, – признался Тит.

– Счастливец!

К ним подошел Веспасиан. С ним была жена Домицилла, несшая младенца Домициана, который успел успокоиться. Паулина отошла от мужа взглянуть на дитя.

– О покойном Калигуле толкуете? – спросил Веспасиан.

Сенека посмотрел на полководца свысока.

– Да, я рассказывал сенатору Пинарию о…

– Кто ж не расскажет чего-нибудь о Калигуле? – отозвался Веспасиан, скорее привыкший говорить, нежели слушать. – Наверное, моя история еще безобидна по сравнению с большинством. Калигула был императором, мне исполнилось не больше тридцати, это точно, потому что мой Тит только народился, а меня как раз избрали эдилом. В числе прочих обязанностей мне вменялось содержать город в чистоте. Я думал, что неплохо справляюсь, пока однажды Калигула не вызвал меня на проселочную дорогу по ту сторону Авентина – не мощеную, учтите, а узкую грязную тропку за какими-то складами. Император спросил, почему улица такая грязная. «Потому что она из грязи?» – предположил я. – Веспасиан расхохотался. – Калигуле смешно не было. Он пришел в бешенство. Клянусь Геркулесом, я чудом не лишился головы на том самом месте! Он приказал своим ликторам набрать полные горсти грязи и натолкать мне в тогу, и я весь покрылся землей, едва не лопался от нее, как винный мех. Калигула смеялся, пока не хлынули слезы, после чего ушел. А потом, знаете ли, гадалка сказала, что это доброе знамение, поскольку самую что ни на есть родную почву положили поближе к телу и под защиту тоги. Ха! Да только предсказатели все выставят в выгодном свете, с них станется – правда? – Он рассмеялся, затем осекся. – Ох, не обидел ли я авгура? – Он снова зашелся хохотом, еще более громким. – А вы, сенатор Пинарий, не знакомы с моим сыном Титом? Он только что был здесь со своим другом Британником – ага, вон они, веселятся с Нероном!

Мальчики и правда были невдалеке, но уже не смеялись. Что-то случилось. Лицо Нерона, обычно красноватое и с нечистой кожей, потемнело и исказилось от внезапной ярости. Он запустил винной чашей в Британника. Тот увернулся, и сосуд пролетел перед самым носом у Веспасиана. Младенец Домициан, испугавшись, снова расплакался.

Британник преувеличенно изобразил потрясение.

– Но, Луций Домиций! – воскликнул он, назвав Нерона именем, которое тот получил при рождении, а не приемным. – Я просто пожелал тебе счастливого дня…

– Называй меня правильно, отродье! – крикнул Нерон. Его звонкий голос разнесся по всему залу. Гости умолкли.

Британник вскинул брови:

– Как можно, брат мой старший? Авгур объяснил сегодня, что имя Нерон означает «сильный и доблестный», а ты, Луций Домиций, слаб и труслив.

Тит, друг Британника, подавил смешок.

– Лжешь, мелкий ублюдок! – рявкнул Нерон. – И что ты вообще здесь делаешь? Разве тебе не положено есть в другой зале, с детьми?

Агриппина подошла к мальчикам, чтобы прекратить скандал. Клавдий остался на ложе и вряд ли обратил внимание на происходящее.

Британник вышел, сопровождаемый небольшой свитой вольноотпущенников и слуг – остатками дворцовой клики Мессалины. Он шествовал с удивительным для девятилетнего достоинством.

Юный Тит взглянул на отца. Веспасиан кивнул, и мальчик удалился вслед за приятелем. Веспасиан покачал головой:

– Британник своенравен и строптив, весь в мать! Придется поговорить с ним. Может, сумею убедить его извиниться перед Нероном. Удалось же мне примирить в Британии кельтские племена! Авось и здесь получится.

Он отбыл с Домициллой и младенцем, заливающимся плачем.

Паулина вернулась на свое место рядом с мужем. К их компании присоединилась Агриппина:

– Что же мне делать с мальчишкой?

– Полагаю, ты говоришь о Британнике, – сказал Сенека. – Важнее другое: что делать с Нероном? Нельзя прилюдно называть императорского сына ублюдком. Так не годится.

Агриппина кивнула, но добавила:

– И тем не менее… о Британнике ползут слухи.

– Слухи? – не поняла Паулина.

Агриппина покосилась на Тита Пинария, словно решая, говорить ли при нем. Затем продолжила:

– Не о том, что он ублюдочное дитя, хотя нам известно, какой шлюхой была Мессалина. Нет: кое-кто считает, что Британник вообще не сын ни Мессалины, ни Клавдия. Будто бы их ребенок родился мертвым и Мессалина подложила в колыбель другого, стремясь дать императору наследника. И вот я спрашиваю вас: похож ли Британник на кого-нибудь из своих предполагаемых родителей?

– Ты хочешь сказать, что он подменыш? – Сенека фыркнул. – Такое бывает только в старых греческих комедиях.

– Когда подобное случается в реальной жизни, последствия далеки от комических. – Агриппина обратилась к Титу: – Сенатор Пинарий, я не скрываю, что ценю астрологию и плохо разбираюсь в авгурстве. Но мне хочется знать, не поможет ли здесь искусство предсказаний?

– Я не вполне тебя понимаю.

– Нельзя ли при помощи ауспиций установить подлинную личность конкретного ребенка? Твой опыт прорицания так велик, а Клавдий настолько уверен в тебе… – Агриппина вперила в него пристальный взор.

Титу сделалось неуютно, и он глянул на Клавдия. Тот обмяк на ложе и с отвисшей челюстью таращился на чашу с вином. Тогда Тит посмотрел на молодого Нерона, который уже оправился от истерики и заигрывал с какой-то юной гостьей. Клавдий олицетворял прошлое, Нерон – будущее. Похоже, Агриппина просит помощи Тита от лица юноши, который почти наверняка станет императором, и скорее раньше, чем позже. Главный и неизменный долг Тита – быть верным призванию авгура и стараться правильно толковать волю богов, но можно ли остаться таковым и одновременно угодить Агриппине?

– В установлении возможной подмены от традиционного авгурства может оказаться мало толку, – осторожно ответил Тит, – но существуют другие виды прорицательства, к которым следует привлечь внимание императора, интересующегося знамениями во всех их формах. Недавно дядя Клавдий поручил мне составить перечень всех знамений и чудес, что известны в Италии, и мы с ним регулярно обновляем список. Только вчера в Остии родился поросенок с ястребиными когтями. Такое событие наверняка является посланием богов. Изменчивая погода, пчелиные рои, подземный рокот, странные огни в небесах – каждый случай требует вдумчивого истолкования. У меня есть секретарь, который внимательно изучает записи о смертях в поисках необычной системы: например, в какой-нибудь день все умершие в Риме носят одинаковое первое имя. Обилие связей, которые начинаешь видеть, если ищешь, решительно поражает.

– Замечательно! – одобрила Агриппина. – Но как же без ошибки расшифровать все эти знаки?

Тит улыбнулся:

– Авгур начинает оценивать события в ходе учения, но здравость его суждений возрастает с опытом. Я много лет изучал проявления божественной воли. – Он посмотрел на Нерона, отмечая большую голову юноши и выпуклый лоб. – Скажи, осматривал ли Британника физиономист?