Книга Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - Валентин Фалин

Если бы Гитлеру пошли навстречу в вопросе о Данциге, рассуждает Г. Фиш, «не состоялся бы этот (германо-польский) конфликт, Гитлер вернулся бы к своей первой страсти и одолевавшей его мании маршировать на Восток (выделено Г. Фишем. – В. Ф.), а не на Запад». «Рузвельту давалась возможность стать великим миротворцем. Вместо этого он избрал роль сеющего несчастья поджигателя войны. Он мог бы предотвратить развязывание Второй мировой войны и канализировать гитлеровский вермахт против Сталина и его коммунистических орд»[262].

Угол зрения более чем приметный: агрессия Германии против Польши ведет к большой европейской и мировой войне. Провоцирование же Гитлера на удар по Советскому Союзу – «миротворчество». На худой конец – «инцидент». 27 миллионов 650 тысяч погибших в войне против нацизма советских людей для Фиша, видимо, маловато. СССР не ослаб в потребной степени. Сколько его устроило бы, конгрессмен не конкретизировал даже в 1976 году, сочиняя свою книгу. Чем больше, тем лучше, прочитаем мы ниже, когда настанет момент обратиться к этой теме основательней.

Фиш помянул про навязчивую идею фюрера искать «жизненное призвание», а не одно «жизненное пространство» для рейха на Востоке[263]. Но как классифицировать текущий с его пера яд против Советского Союза? Яд собственного приготовления или заимствованный у единомышленников. При любом ослеплении антикоммунизмом недопустимо смешивать, ставить на одну доску страну и ее правителей.

Мало того, сетует Фиш, что сразу, без разброса энергии нацизма по пустякам не столкнули лбами Германию и СССР. Еще пренебрегли (в книге Фиша воспроизводятся слова посла Кеннеди) «полдюжиной возможностей», чтобы заключить «выгодный мир, который вернул бы свободу Франции, Бельгии, Голландии и Норвегии и спас жизни миллионам в Западной Европе, зажегши зеленый свет нацистскому диктатору Гитлеру для схватки с коммунистическим диктатором Сталиным»[264]. «Кровь людская не водица» назвал свой роман И. Стельмах. Брал бы уроки у Фиша, поостерегся бы таких обобщений.

Призыв Гитлера, с которым он обратился 6 октября 1939 года к Англии и Франции, – заключить мир, естественно, с учетом свежих реальностей, вытекавших из поражения Польши, – рассматривается традиционно через призму отданного им три дня спустя фон Браухичу и Гальдеру распоряжения готовить план удара по Франции. Вернее, фюрер дал формальный ход своим соображениям о «быстрой наступательной операции» на Западе, которые впервые высказал в присутствии группы генералов 12 сентября и двумя неделями позднее повторил главнокомандующим родами войск. При этом не одного удобства ради опускается, что Гитлер редко отказывал себе в удовольствии поиграть одновременно на нескольких шахматных досках.

Когда Геринг, перестраховываясь, счел необходимым ввести фюрера в курс возобновившихся при посредстве Далеруса контактов с англичанами, он отнесся к этому одобрительно. 26 сентября Гитлер лично инструктировал шведа, что сообщить в Лондон[265]. При выходе Геринга на американского нефтепромышленника Дэвиса нацистский предводитель утвердил предназначавшиеся для сведения Ф. Рузвельта немецкие условия мира. Следовательно, слова от 6 октября должны были пасть на заранее унавоженную почву.

Повышало ли вовлечение фюрера привлекательность зондажей Геринга? Или вносило диссонанс в лейтмотив: достаточно нейтрализовать Гитлера, совершить наверху пару-другую перестановок, и в Германию снова можно будет верить? Конечно, так и подмывает отрубить – «нет». Не станем, однако, отнимать хлеб у будущих историков.

Употребленное только что выражение – унавозить почву – в чем-то не совсем точно, если не принижать значение того, как тяжко далось Н. Чемберлену объявление войны Германии. Палата общин заставила правительство пойти на акт, противоречивший всему настрою премьера, его ощущению ситуации.

2 сентября 1939 года Г. Вильсон по поручению своего патрона известил немецкое посольство в Лондоне открытым текстом: Германия может получить желаемое, если прекратит военные действия. «Британское правительство готово (в этом случае), – подчеркивал советник Чемберлена, – все забыть и начать переговоры»[266].

O надеждах удержать конфликт в определенных рамках говорило намерение Лондона согласовать правила войны, особенно на море и с воздуха[267]. Директива Гитлера по ведению военных действий (№ 2 от 3 сентября 1939 года) перекликалась с этим британским подходом. Она предусматривала, в частности, что «переброска значительных сил с востока на запад» может производиться только с личного разрешения фюрера. Воспрещалась неограниченная подводная война. Нападения с воздуха на английские ВМС в гаванях и в море, а также военные транспорты допускались лишь в «особых обстоятельствах». Принятие решений о налетах на британскую метрополию и бомбардировке торговых судов Гитлер резервировал за собой. Аналогичный режим вводился в отношения Франции. Здесь допускались исключительно ответные меры, причем не вызывающие противника на активность[268].

Акцент на экономические механизмы и методы, подходившие скорее для профилактики недуга, чем для его лечения, выдавал почерк Чемберлена, для которого антигерманская война должна была быть короткой и не жестокой. Последнее очень важно, ибо задача формирования – в будущем – новой Европы с Англией и Германией в качестве ее несущих столпов не отменялась. Эта линия по недоразумению лишь прервалась. Не убивать друг друга, а убеждать, что ссора не к добру[269].

В конце 1939 года, напишет В. Шелленберг, Гитлер выражал сожаление по поводу того, что «приходится вести борьбу не на жизнь, а на смерть внутри одной расы, а Восток только и ждет, когда Европа истечет кровью. Поэтому я не хочу и не должен уничтожать Англию… Пусть она останется морской и колониальной державой, но на континенте мы должны слиться и образовать одно целое. Тогда мы овладеем Европой, и Восток больше не будет представлять опасности. Это – моя цель»[270].