Книга Зимняя корона - Элизабет Чедвик (Англия)

– Разумеется, мы понимаем, что графиня в трауре, нужно дать ей время и возможность достойно оплакать мужа, – с царственным высокомерием изрекла императрица.

– Так же, как Марии Булонской дали время и возможность оплакать в монастыре Ромси брата?

Императрица плотно сжала губы.

– Вновь я должна согласиться с тобой: то решение было поспешным, и я говорила об этом с Генрихом.

– И вероятно, услышали в ответ то же, что и я: это было необходимо и я, будучи женщиной, привередничаю и требую невозможного.

Императрица вздохнула:

– Было время, когда я считала, будто смогу все изменить. Но жизнь научила меня, что наши силы ограниченны и лучше направить их туда, где у нас есть шанс на победу.

– А если бы вы так думали, когда Стефан забрал у вас корону?

Императрица смерила ее жестким взглядом:

– Ту корону я все-таки отвоевала для своей династии. Предупреждаю тебя: вступая в битву с моим сыном, взвесь все как следует. – Она потерла золотой перстень на указательном пальце. – Генрих говорил мне, что он позволит графине де Варенн завершить траур, но ты могла бы использовать это время для того, чтобы подготовить почву.

Алиенора сжала челюсти. У нее не было ни малейшего желания помогать Вильгельму. Генрих и так уже наделил младшего брата обширными английскими владениями и засыпал деньгами, а земли Изабеллы сделают его могущественным бароном. Она бы с удовольствием породнилась с Изабеллой, но мысль о том, что, женившись на графине, младший брат Генриха станет частым гостем в королевских покоях, была невыносима. А кроме того, Алиенора подумывала о том, чтобы соединить Изабеллу с одним из баронов Пуату и таким образом усилить собственное влияние при дворе.

Императрица присмотрелась к ней:

– Ты ничего не хочешь сказать, дочь моя?

Алиенора очнулась от задумчивости.

– Это так неожиданно, я немного растерялась.

– Что ж, когда придешь в себя, поразмысли над этим хорошенько. Одно-два продуманных слова с твоей стороны могли бы повлиять на исход дела.

– Это так, матушка.

Но Алиенора не собиралась пока ничего делать. Генрих не обсуждал с ней замужество Изабеллы, так что можно вести себя так, будто она пребывает в неведении. Если супруг надеется, что его замысел благополучно осуществится посредством «женских разговоров» в будуаре, то он сильно ошибается.

Женщины склонились каждая над своим шитьем в задумчивом и немного натянутом молчании. Тишину нарушило появление служителя с сообщением от Генриха. Императрица отложила рукоделие, взяла пергамент и прочитала содержимое, отодвинув лист подальше от дальнозорких глаз.

– Из Франции пришла печальная весть, – поведала она, протягивая письмо Алиеноре. – Жена Людовика скончалась при родах дочери.

Алиенора пробежала глазами по строчкам. Ей было жаль королеву Франции, которой выпал столь заурядный удел – смерть во время деторождения. Женщина рискует жизнью каждый раз, когда отдается мужчине. Как политик, Алиенора испытала облегчение, узнав, что родилась девочка: значит, у них с Генрихом по-прежнему более сильный расклад. Подняв взгляд, она увидела на лице пожилой женщины отражение собственных мыслей.

– Упокой Господь ее душу, – сказала Матильда. – Я не понаслышке знаю, какие тяготы выносит женщина во время родов. С Жоффруа я чуть не умерла.

Алиенора приложила руку к животу. В Рождество зачать не удалось, и потому ей выпало несколько месяцев передышки, однако она знала, что предстоит выходить на эту арену снова и снова, пока мышцы не ослабнут, пока не обвиснет грудь и не истощится ее женское семя. Это главнейший долг королевы – рожать детей: обязательно сыновей в достаточном количестве, чтобы не прервался род, и потом множество дочерей, чтобы создавать новые родственные связи.

– Воистину, – сказала она. – Да упокоится ее душа в мире. И храни Господь всех женщин.

* * *

Свежий осенний ветерок раздувал накидку Алиеноры и трепал оборки вимпла. Королевский двор выехал на охоту – и мужчины, и дамы, все вместе, поэтому темп держали быстрый, но лошадей никто не гнал в стремлении обогнать друг друга, как часто бывает в мужской компании.

Яркую голубизну неба разбавляли гонимые ветром редкие облака. Всадники скакали через полупрозрачные рощи, срывая с ясеней и берез вихри желтых листьев, искали зверя в перепаханных полях, отдавших урожай.

Алиенора с наслаждением наполняла легкие ароматным воздухом, на ее запястье сидел белый кречет, под ней плясал ее резвый гнедой иноходец. Рядом скакала Изабелла на буланом жеребце – раньше он был любимой верховой лошадью ее покойного мужа. Она все еще была в трауре, хотя Алиенора подозревала, что скорбь стала для подруги защитой, под которой она пряталась от предложений о новом браке. С ней то и дело пытался заговаривать Вильгельм, сын императрицы, и направлял своего коня поближе к Изабелле, но она отвечала с вежливым безразличием. Алиенора, насколько это было возможно, держала Изабеллу при себе, чтобы оградить ее от общества Вилла. Генрих пока ничего не говорил о своих планах обручить их. Алиенора ждала, когда он это сделает, а он, несомненно, выбирал удобный момент.

Охотники остановились перекусить на краю леса в ложбине, служившей естественным укрытием от ветра. Слуги прибыли туда заранее с едой и посудой и уже готовили на углях угощение: жареную рыбу в пикантном соусе; кролика, тушенного в вине и меде до тех пор, пока мясо не таяло в густой кисло-сладкой подливке; обжаренные на вертеле куски свинины, перемежаемые яблоками. Пшеничного мягкого хлеба было в изобилии, а вино ради такого исключительного случая подали бархатистое и нежное.

Канцлер Бекет спрыгнул с белого испанского жеребца и бросил поводья конюху. Его лошадь была наряжена словно мифическое животное из песен менестрелей, с золотой нитью на чепраке, окрашенном в тирский пурпур. Наряд самого Бекета был выдержан в гамме осеннего леса, но красители использовались дорогие, судя по яркости оттенков, а кожаный ремень сверкал серебряными заклепками в форме креста. Генрих, напротив, оделся в невзрачный, но удобный для охоты костюм из простой крашеной мареной шерсти, а ехал верхом на кобыле с широким крупом и самой обычной упряжью. Не только по внешнему виду, но и по поведению Бекета легко можно было принять за короля, а Генриха – за его слугу: первый привередничал и раздавал приказы, а второй лежал на боку, подстелив накидку, и слизывал соус с пальцев.

Алиенора сидела рядом с Изабеллой и ела свинину с яблоками. Бекет, как обычно, выбрал рыбу и щедро разбавил вино родниковой водой, щадя слабый желудок. До Алиеноры доходили слухи, будто перед исповедью Бекет подвергает себя бичеванию, но она пока так и не решила для себя, верить этому или нет. Во всяком случае, в этот день он двигался без затруднений и лихо скакал на коне – не похоже было, что он недавно перенес порку.

К Алиеноре и Изабелле приблизился младший брат Генриха. Вильгельм жевал кусок крольчатины, и по его подбородку некрасивым пятном растеклась подливка. Салфетка, в которой он держал мясо, тоже была вся заляпана.