Книга Без пощады - Александр Зорич

Курица, победно квохча, приплясывала неподалеку от моих ботинок – там, у края пропасти, где я поначалу присел передохнуть.

Беспомощно матерясь и щупая разбитый щетинистый подбородок, я привстал сперва на одно колено, потом на другое.

«Если я ее не прикончу, планета прикончит меня…»

Я решил не спешить. Собрать все силы для последнего броска. Разогнаться как следует, прыгнуть…

«Тебе же куда легче, чем футбольному вратарю! Мяч-то раз в десять быстрее летает! Один прыжок, другой… бросок – и курица у тебя в руках!»

Я медленно, с расстановкой поднялся. Огляделся…

И обнаружил, что мои, так сказать, охотничьи угодья имеют ранее не подмеченные мною структурные особенности. А может, приобрели их в последние минуты, пока я гонялся за своим пернатым обедом?

На почве проступили едва заметные светлые параболы, которые имели одну общую точку пересечения. Поскольку они были «нарисованы» на глине будто бы игрой света и тени в неглубоких бороздках (хотя никаких бороздок и не было), я бы никогда не обратил на эту призрачную чепуху внимания. Но регулярный геометризм картины сам лез в глаза, и, один раз «ухватив» визуальную суть структуры, глаз уже сам доискивал все новые и новые параболы.

Тут же я вспомнил о клине из камешков.

До них было довольно далеко. Но стоило мне на них взглянуть, они заблестели ярко, как битое кремниевое стекло, – слепой бы увидел!

В следующую секунду я обратил внимание, что клин из камешков указывает на курицу. А заодно – на меня.

Световые параболы на земле стали ярче.

Курица вдруг замерла на месте, задумчиво глядя себе под ноги.

Это был идеальный момент для того, чтобы ринуться на нее разъяренным тигром. И я, возможно, ринулся бы. Но страх перед неизвестной аномалией, которая проявлялась все отчетливей, заставил замолчать даже чувство голода.

Я замер, прислушиваясь.

Так и есть: почва под ногами потрескивала. А метрах в пяти передо мной, в общей точке схождения всех парабол, даже едва заметно шевелилась.

«Общая точка… прямо эпицентр какой-то», – подумал я.

И тут же, стоило мне нащупать слово «эпицентр», побежал прочь.

Без единого звука.

И теперь уже – без единой мысли.

Все силы, которые я приготовил для последнего броска к курице, я вложил в то, чтобы оказаться как можно дальше и от вкусной птички, и от дьявольских парабол.

А потом была беззвучная вспышка.

Ярче солнца.

По земле метнулась моя густая, черная тень. В следующее мгновение я ослеп.

Запахло жжеными волосами и с новой силой, до удушающей одури – озоном.

По лопаткам дубовой доской хлопнула ударная волна.

Я упал, начал кататься по земле, пытаясь сбить огонь, которым, казалось, была охвачена вся спина.

Когда понял, что не горю, – зажмурился и пополз дальше.

Я ожидал новой вспышки, которая прикончит меня. И без того математическая статистика показывала, что я зажился.

Но вспышек больше не было.

Когда сквозь хаотическую круговерть слепых пятен я начал различать свои поднесенные вплотную к носу пальцы, я поднялся и потащился назад.

Но – как и всякий пуганый воробей – я не пошел через эпицентр. Я сделал крюк и по краю обрыва добрел до своих ботинок.

Обувь, увы, отсутствовала.

Явление здешней природы, которое едва не превратило меня в кучку пепла, скорее всего было пресловутым пробоем. Его когда-то вскользь упоминал Шапур в разговоре с Гладким.

Чем пробой отличается от обычной молнии? Ну хотя бы тем, что молния – явление чисто электрической природы, это высоковольтный разряд между землей и грозовыми тучами. Здешний пробой происходил между землей и непонятно чем – на небе не было ни облачка. Вокруг эпицентра пробоя возникала зона теплового поражения, что молниям, насколько мне известно, не свойственно – они поднимают температуру только в точке удара.

Вероятно, именно из-за скачкообразного теплового расширения воздуха пробой формирует ударную волну – к счастью, не очень сильную. Почки мне по крайней мере не отбило.

А вот ботинки сдуло в пропасть только так. Присмотревшись, я разглядел их на дне каньона в расщелине между камнями. Над ботинками курился дымок – тлели шнурки.

Волшебные камешки остались на месте и с виду не пострадали.

Вокруг эпицентра в радиусе метров пятнадцати глина превратилась в растрескавшийся кирпич.

Ну да к черту мелочи! Главное: на краю этого гигантского блюда из обожженной глины лежала, не подавая признаков жизни, моя курочка!

Выглядела покойница неважно. Глаза лопнули, перья спеклись в смрадную хрупкую массу.

Неужели я заполучил вожделенную пищу в виде трехкилограммового пакета золы и угольев? Нет, только не это!

Но, начав дрожащими руками обдирать горелую пакость, я обнаружил, что под ломкой кожей имеет место слой восхитительного, нежнейшего горячего жира, а под жиром – великолепное полусырое мясо! О чудесный, милый, добрый пробой! О сто двадцать пятое чудо света! Птичка запеклась в собственной шкуре, будто в микроволновке!

Мясо было пополам с кровью. Но это меня и спасло. Потому что, когда я собирался уже впиться зубами в горячую куриную ножку, мне вдруг вспомнился куцый спецкурс по выживанию, который через пень-колоду читался нам в последнем осенне-зимнем семестре накануне нападения Конкордии.

Вел занятия отнюдь не матерый волк осназа (как следовало бы), а полненький, розовощекий капитан-лейтенант Сомик, который раньше служил в одном из многочисленных снабженческих управлений военфлота.

Злые языки поговаривали: тыловая крыса проворовалась. Но я думаю, что за явное воровство не миновать бы ему позорного разжалования и Котлинской военной тюрьмы. Скорее во время лихорадочной отправки на дальние базы миллионов тонн груза (в которой я тоже принял посильное участие тем последним мирным летом) он показал «неполное служебное соответствие». Ну, скажем, когда очередная «Андромеда» заглохла на стартовом столе, а с орбиты орали «давай-давай», Сомику не хватило смелости нарушить инструкции мирного времени и распределить содержимое ее контейнеров по добавочным багажным местам исправных флуггеров. Темп погрузки сбился, на ту беду мимо пробегал ретивый инспектор в контр-адмиральских погонах, дело представили едва ли не саботажем… Что-нибудь в таком духе.

Так вот на занятиях, когда речь шла о плавсредствах из подручных материалов и вкалывании антидотов, Сомик занимался пересказом учебника, изредка пересыпая лекцию цитатами из «Пятницы» французского классика Турнье. Однако, когда мы дошли до вопросов подножного питания сбитого над безлюдной местностью пилота (Сомик, не лишенный чувства юмора, озаглавил ту лекцию «Когда съедены шоколадки»), капитан-лейтенант рассказал массу действительно интересных вещей. О сталинском соколе-аскете Мересьеве, который обедал сырыми ежиками, о съедобных мухоморах, питательных свойствах черноземов и звездопроходце Емельянове – этот герой на борту разбитого посадочного бота неделю подкреплялся собственной кровью.