Книга Мои Великие старухи - Феликс Медведев

– По-русски вы никогда не писали?

– Нет. Ведь первый мой язык был французский, за ним последовал русский. Мне было два года, когда меня привезли во Францию.

– В семье вы, конечно, говорите по-французски?

– Мой отец умер в 1949 году, мать в 1956-м. С отцом я говорила по-французски, а с мачехой – по-русски. Сколько меня учили в свое время, чтобы я «р» произносила по-русски! «На горе Арарат» или «тридцать три трубача тревожно трубили тревогу» меня заставляли повторять много раз каждый вечер. Я слушала пластинку с речью Ленина и с радостью узнала, что он тоже картавил.

– А когда вы последний раз до беседы со мной говорили по-русски?

– Полгода назад я обедала с Андреем Синявским и его женой.

– Наталья Ильинична, мы о многом с вами поговорили. Вы сказали, что прожитый вами век был невеселым: войны, нацизм, газовые камеры. Сталин… А вот если бы была возможность начать жизнь сначала, как бы вы ее прожили?

– Все зависит от характера. Если бы я была тем же человеком, что и теперь, я прожила бы так же, если бы была другой, то и жизнь была бы другая. На человеческую жизнь все влияет: люди, события, обстоятельства.

– Вы бы хотели прожить еще одну жизнь?

– Нет, не хочу. Все начинать с детства… не хочу.

– Почему?

– Потому что моя жизнь была нелегкой. И мне бы не хотелось заново переживать пережитое…

Париж, декабрь 1989

Глава 18. Нина Берберова: эмиграция – это ее крест

«Хочу увидеть то, что оставила в юности».

Встреча в Принстоне

«Берберова Нина Николаевна, писательница (8.8/26.7.1901 – С.-Петербург). Отец – армянин, работал в Министерстве финансов; мать – из среды русских помещиков. В 1919–1920 годах Берберова училась в Ростове-на-Дону. Благодаря первым стихам она в 1921 году вошла в поэтические круги С.-Петербурга. В июне 1922 года Берберова вместе с Ходасевичем получила разрешение на выезд и покинула Советскую Россию. Прежде чем поселиться в Париже в качестве эмигрантов, супруги жили у Горького в Берлине и в Италии. В Париже Берберова 17 лет была сотрудником газеты „Последние новости“. С Ходасевичем разошлась в 1932 году. Во время войны она оставалась в оккупированной немцами части Франции. В 1950 году Берберова переселилась в США…» Это из Энциклопедического словаря русской литературы с 1917 года, составленного В. Казаком и вышедшего в немецком издательстве в 1976 году. Открываю подобные советские источники последнего времени… Ничего… «Литературный энциклопедический словарь», выпуск 1987 года… Бабаевский, Баруздин, Бубеннов… Берберовой нет.

В Америке дети не плачут, кошки не царапаются

Наваждение какое-то: я беседую с самой Ниной Николаевной Берберовой! Имя писательницы, вдовы Ходасевича[16], 67 лет прожившей вдали от Родины, окружено легендами. Одну из легенд зафиксировал журнал «Вопросы литературы»: Берберова умерла. Ан нет! Жива «железная женщина» (еще одна легенда – прозвище), жива! Да еще и в Москву собирается. Слышал я и о желчном характере Нины Николаевны. Прямо съест тебя с маслом, говорили мне. Снова враки, не заметил: добрая, приветливая, как говорят в народе, обходительная. Четкая, почти педантичная: до минуты, до детали договоренность о встрече, приглашение на обед (с дороги, для знакомства) в местный ресторанчик, приглашение домой, в небольшую двухкомнатную квартиру (домик) для длительной многочасовой беседы, чаи, прогулки, подарок хозяйки (выпрашивать боялся, сама предложила) – ее книга «Люди и ложи» о русских масонах XX века, проводы до электрички, идущей на Нью-Йорк. Не заметил ни желчи, ни злобы. Зато при своем фантастическом возрасте (простите, Нина Николаевна!) – за рулем сама. И умна – просто жуть! А какими делилась полезными наблюдениями из американской жизни: «Вы знаете, что дети в Америке не плачут, что кошки не царапаются?..»

– Русский язык для меня – все. Я не знаю, может быть, моя интонация вам кажется старомодной, может быть, мое словоупотребление, словарь, которым я думаю и говорю, удивит кое-кого в Москве. Но должна сказать, что никогда не могла утерять полнейшей связи с русским языком, то есть я вросла в этот язык. Меня совершенно не привлекает писать стихи или прозу по-французски, по-английски. Зачем это? Когда у вас выпустили в издательстве «Книга» Ходасевича, его «Державина», я не верила. Но вдруг по почте приходит эта книга от одного американца, который «схватил» ее в первый же день продажи, – я остолбенела. Я просто села на этот диван, где сейчас сижу, и сидела минут пять, вероятно, не могла даже раскрыть книгу. Было что-то, может быть, извините, даже собачье, мне хотелось облизать обложку. Но я не сделала этого, а прямо открыла последнюю страницу и увидела тираж – 100 тысяч экземпляров. Это же немыслимо! Потом мне сказали, что книгу распродали за неделю. Я все забыла, не ела, не пила, – целый день читала от первой страницы до последней, со всеми примечаниями Андрея Зорина, с его предисловием, он какую-то ошибочку или две нашел у Ходасевича, я и это прочла.

Наконец, я что-то должна была съесть вечером и улечься в кровать. К стыду своему, скажу вам, что книгу я под подушку положила. Подумала, что если будет пожар в доме, то я ее спасу, а если она будет далеко от меня, тогда я ее могу не спасти, выбегая из горящего дома. Совершенно серьезно это говорю. Сейчас мне смешно самой, и я вижу – вы улыбаетесь… Но тогда я думала, что расстаться с этой книгой не могу. Это было очень, очень большое впечатление!..

Что касается опубликования моих произведений, то такого ощущения жара пока не было. Вероятно, потому, что я вела предварительные переговоры. Пропал эффект неожиданности.

«Мы не думали, что уезжаем навсегда»

– Когда вы уезжали из Петрограда, каким он вам запомнился?

– Голодный, пустой, страшный, торцы выкапывали, чтобы топить печи… Но мы уезжали, не думая, что навсегда. Мы уезжали, как Горький уехал, как уехал Белый, на время, отъесться, отдохнуть немножко и потом вернуться. В жизни мы не думали, что останемся навсегда. Ленин же был жив еще, 1922 год…

– Через месяц вы будете в Москве. Вас ждет двухнедельное общение с родиной. Не думаете вернуться в Россию совсем?

– Нет, потому что… Вы бы лучше спросили меня о Франции. Во Франции у меня успех, во Франции у меня телевидение, меня знают, приглашают постоянно. «Как мы ее упустили? Как мы дали ей уехать в Америку?» – говорят французы. Это не мои слова, это напечатано. Но я думаю о том, что здесь, в Америке, мне необыкновенно при моем возрасте удобно. Через десять дней мне исполнится восемьдесят восемь. Вы представляете себе, какой это возраст?

– Глядя на вас, не представляю…

– Я привыкла к этому комплименту и уже не реагирую на него.