Книга Клад адмирала - Валерий Привалихин

Зимин недоумевал: что за неожиданный поворот в конце разговора? Какая связь между улицей Красных Мадьяр, коттеджами и колчаковским золотом, о котором они вели речь несколько часов кряду?

Однако так многозначительно и так загадочно было сказано, что, расставшись с одним из лучших знатоков истории города Пихтового, Зимин вскоре был уже на улице Красных Мадьяр около стенда.

Он не сразу поверил себе, пробежав глазами написанное. Ниже шапки «Реконструкцию улицы Красных Мадьяр (бывшей Благовещенской) ведет совместная русско‑канадская фирма „Альянс“» значилось:

«Руководитель работ – директор частной строительной компании господин Мишель Пушели (г. Квебек, Канада)».

Вот, кажется, какая связь, какое продолжение долгого разговора о золотом кладе, вот на что хотел обратить внимание Лестнегов. На фамилию. Мишель Пушели. Добавить букву «н», перенести ударение, и – Пушилин. Михаил Пушилин.

Потомок Игнатия и Степана Пушилиных? Мистика какая‑то.

А почему, собственно, мистика? Если Степан Пушилин благополучно пересек границу, то уж наверняка последовал совету сокамерника, адвоката Мурашова, пробираться в Канаду, в Ванкувер. Хотя бы уж потому, что следование первому его совету спасло Степану Жизнь и подарило Волю.

Может, все‑таки коренной франкоязычный канадец, никогда и ни в каком поколении прежде связи с Россией, Сибирью, этим городком не имевший?

Почему Лестнегов, послав его на эту улицу, не обмолвился и словом, что его здесь ожидает? Наверно, потому что не очень‑то уверен, что Michel Poucheli и причастные к колчаковскому кладу, жившие в начале века в Пихтовом Игнатий и Степан Пушилины имеют корневую кровную связь. Конечно, Лестнегову, столько лет посвятившему разгадке тайны золотого захоронения, это интересно знать. Не будь он прикован к креслу‑каталке, сам постарался бы докопаться до истины. И наверняка неудобно было прямо просить случайно подвернувшегося человека проверить возникшую версию. Но Зимину и самому важно и интересно.

Метрах в пятидесяти от стенда с планом застройки улицы Красных Мадьяр стоял один из нескольких коттеджей с уже застекленными окнами и под кровлей. Там внутри кто‑то был, приглушенный стук доносился оттуда, и Зимин пошел к коттеджу.

Раскрыв дверь, услышал в верхнем этаже голоса, по лестнице стал подниматься наверх, оглядываясь по сторонам, невольно сравнивая планировку и внутреннюю отделку коттеджа и тайного дома среди заболоченной тайги. На «заимке» все было куда топорней, тяжеловесней, угрюмей, нежели тут…

Трое рабочих‑иностранцев находились в просторной, отделанной от пола до потолка деревом комнате.

Его не поняли, когда он спросил директора. Тогда он просто назвал: Мишель Пушели. Поправился: господин Мишель Пушели, указывая на себя пальцем, дескать, ему нужен господин Пушели. Один из рабочих закивал: C’est clair. Ясно, ясно. На очень плохом русском, через одно мешая русские и французские слова, объяснил, что Le chef est absent, son bureau principal se trouve á Novossibirsk, то есть шефа нет, его главная контора и дело в Новосибирске, а сюда он только приезжает иногда, но будет здесь завтра, еще до ужина. Рабочий хотел сказать «до обеда», потому что для вящей ясности показал на циферблате своих часов: в одиннадцать тридцать.

Покинув недостроенный коттедж, Зимин пожалел, что не спросил хотя бы о возрасте Мишеля Пушели, тогда бы можно судить, кто он Степану Пушилину – внук, правнук? Правда, может оказаться и племянником. Если вообще, разумеется, Poucheli имеет русские, сибирские корни. Впрочем, не так и долго остается ждать до завтрашнего полудня. Да и Полине, может, что‑нибудь известно о Пушели – руководителе частной строительной компании «Альянс».

Полина совершенно не интересовалась, кто ведет строительство коттеджей. Просто знала, что иностранцы. Их сейчас много в Пихтовом: и немцы, и итальянцы, и канадцы. Еще два года назад событием был приезд китайцев, а нынче кого только нет. Но то, что Мишель Пушели может оказаться потомком купцов Пушилиных, Полина вполне допускает. Году в восемьдесят пятом, восемьдесят шестом ли, уже при Горбачеве, в Пихтовой от поезда «Москва – Пекин» отстал иностранец. Он транзитом ехал в международном вагоне, кажется, из Голландии в Японию. Иностранец говорил только по‑французски. Срочно, чтоб с ним объясниться, разыскали преподавательницу французского, Полинину подругу. Полина от Ольги и знает эту историю. Тогда это было еще ЧП иностранец из капиталистической страны в Пихтовом. Хотели поскорее от него избавиться. Ближайший поезд, с которым его можно было спровадить до Иркутска, ожидался через два часа с минутами. Ему об этом сказали, и он попросил, чтобы время прошло быстрее, показать ему город, хотя бы некоторые достопримечательности. Город для иностранцев был совершенно закрытый, разгуливать отставшему от поезда по нему нельзя, но чтоб совсем уж не выглядеть жалкими в его глазах, местные власти согласились. Достопримечательностей больше всего на улице Красных Мадьяр, в исторической части. Там – старый главный гастроном, ну, кирпичный дом старинной кладки с витринными окнами, с массивными входными дверьми, с шатром на крыше – это бывший Торговый дом Пушилиных; рядом – им же некогда принадлежавший двухэтажный особняк с деревянной резьбой; здания казначейства и первого в Пихтовом кинематографа… Иностранец прошелся по улице, остановился около бывшего пушилинского дома, долго на него смотрел и вдруг сказал что‑то вроде: «Неизвестно, что для дедов лучше: приобретенное или потерянное», – заторопился: пора, наверное, к поезду.

– Это все к тому, – заключила свой рассказ Полина, – что если это был кто‑то из рода Пушилиных, помнит о родных местах, тянет.

– Фамилия отставшего тоже Пушели? – спросил Зимин.

– Не знаю, – сказала Полина.

– А возраст?

– Лет пятьдесят. Константин Алексеевич говорил, что это, скорее всего, внук Степана Пушилина, сын Андрея был.

Зимин прикинул: сыну Степана Пушилина, Андрею, в тридцать шестом, когда исчезло семейство из Пихтового, было семнадцать лет. Где‑то восемнадцатого‑девятнадцатого года рождения. Если еще жив, за семьдесят сейчас. Все сходится. Детям Андрея Пушилина должно быть теперь лет сорок‑пятьдесят. А Мишель Пушели? Тоже внук Степана Пушилина, сын Андрея? Или уже правнук?

Про себя отметил, что Лестнегов в долгом их разговоре не упоминал об отставшем от поезда иностранце. Мог забыть. Или специально? Или опять‑таки не был уверен, что тот человек принадлежал к семейству Пушилиных?

А Зимин был уверен.

Он долго не мог уснуть. Думал о судьбе Пушилиных, какой страшный, трагический и вместе с тем причудливый путь проделан этой семьей. Как прежде не однажды он пытался и не мог представить жизнь целого, самого крупного на земле государства, не будь оно брошено на путь революции и гражданской войны и с пути процветания выброшено почти на век на путь прозябания, так не мог представить жизни в послереволюционной стране пушилинского семейства. Наверное, именно потому и не мог представить, что Пушилины были не способной переродиться частицей, неотделимой плотью того, канувшего, уничтоженного государства. Но если судьбу государства, как бы оно могло и должно было развиваться по нормальным законам и в нормальных условиях и обстоятельствах, невозможно было проследить в силу того, что развитие шло по надуманным законам или попросту по законам отрицания всяких законов, что не могло не рождать всевозможные уродливые условия и обстоятельства, то судьба семьи проглядывалась. Перенесенная на чужую почву, она не просто не сгинула, но хорошо прижилась, нашла свое достойное место под солнцем. Правда, не без помощи увезенного золота. Но что с того: новое государство после революции захватило такое количество богатства, столько золота, что, распредели оно его всем поровну, продолжай нормально работать и развиваться, процветание, безбедная жизнь были бы обеспечены всем…