Книга Лесная легенда - Александр Бушков

Я кивнул.

— Не терзайтесь, — усмехнулся пан Конрад. Ничего удивительного, что не понимаете. Это старонемецкий, который и в Германии сейчас мало кто поймет, разве что ученые… Я хорошо читаю, меня старательно учили отец и дед. Нужно было хорошо выучить старонемецкий, чтобы читать эту и ей подобные книги, — он мельком оглянулся на этажерку. — Первое слово в переводе на современный немецкий означает «родник», «источник», «ключ» «Родник Боруты». Тот самый, возле которого вы на свою беду ухитрились разбить лагерь. Книга датирована тысяча шестьсот девяносто девятым годом от Рождества Христова. В том столетии он в наших местах появлялся так часто, что родник — неизвестно который уж век бьющий там — все называли «родником Боруты». В восемнадцатом столетии он появлялся реже, в последующем еще реже, в последний раз его видели за пару лет до начала двадцатого века. Так что и местные как-то помаленьку перестали в него верить, — он вновь усмехнулся. — И не верили вплоть до последнего времени… Когда пришлось кое-что вспомнить…

— Это видно, — кивнул я. — Они перестали отпускать женщин одних…

— И совершенно зря, — сказал пан Конрад. — Во-первых, половина из них замужем, а Борута и впрямь, как вам уже рассказывали, никогда не трогает замужних. Во-вторых… По некоторым источникам, Боруте свойственно постоянство — когда он уводит девушку, проходит много, довольно много лет, прежде чем это повторяется.

— Что это за книга? — спросил я.

— Это не научный трактат. Попросту сборник рассказов, как говорится в заголовке — длиннейшем, на тогдашний манер — «о всевозможных чудесах, диковинах и загадочных существах, обитающих в Прусском и Польском королевствах, а также некоторых иных сопредельных землях». Если вам интересно мое мнение… Примерно половина изложенного — откровенное баснословие, чистейшей воды сказки. Но вот другая половина… Там речь идет о явлениях и созданиях, которые, безусловно, существуют, пусть в них теперь большинство и не верит, по самым разным причинам, от атеизма до простой человеческой забывчивости, как случилось с местными. Борута слишком долго не появлялся, и в него помаленьку перестали верить… пока не припекло. Теперь поневоле вспомнили, пусть и далеко не все, многое искажая и путая…

— Что там про него написано, в той книге? — спросил я.

Главным образом то, что вы уже знаете. Но и то, что вам безусловно неизвестно. Утверждается, что он бродит по лесам «с незапамятных времен». «Когда он стал объявляться впервые, не упомнят и дряхлые старики». К сожалению, как вы понимаете, нет возможности по таким вот оборотам определить время… Настойчиво, несколько раз подчеркивается, что приходит он не из преисподней, а из какого-то «другого места», но откуда именно, никому неведомо. Пишут, что в середине семнадцатого столетия тогдашний польский король, прослышав о том, что Борута вовсе не из преисподней, решил что «этакую лесную диковину» стоит изловить и доставить ко двору для развлечения его величества и господ придворных. Что по окрестностям чуть ли не месяц, исполняя королевскую волю, рыскал большой отряд, но вернулся ни с чем. Что где-то в архивах с тех пор лежит обширный доклад на имя его величества, где начальник отряда подробно излагает историю поисков и… — Он перелистнул пару страниц. — И упоминаются «многие загадочные и пугающие события, коим не только он, но и иные из его людей были свидетелями». Вполне возможно, что этот доклад сохранился до сих пор и лежит где-нибудь в уголке под толстым слоем пыли. Я не ученый и никогда не работал в архивах, да и желания такого не испытывал — к чему? Я знаю, что Борута есть, и мне этого достаточно. Но наслышан, что в иных архивах по дальним углам порой пылятся и гибнут от мышей документы, о которых забыли на столетия…

— Как вы полагаете, она вернется? — спросил я хрипло.

Пан Конрад, глядя мне в глаза, медленно покачал головой:

— Позвольте усомниться. Никогда, ни разу не было случая, чтобы уведенная им девушка возвращалась. Разве что Боруту порой, хотя и редко, надели не одного, а в компании девушки. И всякий раз ее наряд казался видевшим «ужасно старомодным», принадлежавшим давно минувшим годам. В сказках многих народов говорится, что похищенных другими людей можно вернуть при определенных обстоятельствах и определенных условиях — но к Боруте это не относится, нет ни единого подобного упоминания. Наоборот, всегда держалось стойкое убеждение, что девушки никогда не возвращаются… И как любили в старину, часто попадается оборот «иные говорят». Иные говорят, что Борута каждой уведенной дарит предварительно красивый золотой перстень с изумрудом, своим цветом вроде бы символизирующим лес. Иные говорят, что Борута никогда не тронет всерьез любящую кого-то девушку, что уводит только тех, «чье сердце свободно либо преисполнено тоски». То ли сам завел такой обычай, то ли некими стоящими над ним высшими силами было велено так именно и поступать…

Я сидел, малость пригорюнившись. Все это было интересно, но что до дела, получалось, вытянул очередную пустышку. Ни малейшего труда не составит попросить Ружицкого эту книгу у старика конфисковать оперативной необходимости ради. Предположим, случится чудо, и начальство санкционирует поиск специалистов по старонемецкому, чтобы перевели слово в слово. Ну и что? Никаким это не станет доказательством, в том числе и для меня. А Крутых, заранее предугадать можно, лишь фыркнет:

— Мало ли что эти мистики могли двести пятьдесят лет назад насочинять…

Даже если предаться вовсе уж безудержному полету фантазии и допустить, что обширные поиски помянутого в книге доклада польскому королю опять-таки будут санкционированы, и его найдут в дальнем углу не стресканным мышами — снова никаких твердых доказательств.

А посему делать мне здесь более было нечего. И я, не колеблясь, встал:

— Простите, пан Конрад, все это очень интересно, но мне пора… Служба.

— Иными словами, вас все услышанное ничуть не убедило, — уточнил он. — Следовало ожидать… Что же, не смею вас задерживать. Хотя… — Он глянул мне в глаза серьезно, с некоторой лукавинкой. — Хотите увидеть Боруту собственными глазами?

И уж не знаю, что у меня творилось тогда в бедолажной головушке, но я, почти что и не промедлив, решительно кивнул:

— Хочу. А у вас получится?

— Должно получиться. Прошу, пан капитан.

Он распахнул дверь в соседнюю комнату, я без колебаний шагнул туда — и оказался в облаке неописуемых запахов сушеных трав. Прямо-таки лаборатория знахаря-травника. Стены сплошь увешаны пучками сухой травы и цветов на длинных и коротких стеблях (иные травы и цветы явно сорваны уже этой весной и не успели толком засохнуть). Две больших, как в «горнице», этажерки уставлены превеликим множеством мешочков с наклеенными этикетками с надписями, надо думать, и на том самом старонемецком, а кое-где нормальным латинским шрифтом, видимо, по-латыни — у них в гимназии, как и у нас до революции, преподавали латынь. Без сомнения, там хранились те же травы, цветы и сушеная кора разных деревьев, только уже крошеные. В углу — рядок бутылей темного стекла, тоже с аккуратными этикетками. Некрашеный деревянный стол с разными причиндалами, разложенными с чисто немецкой аккуратностью. Довольно внушительное впечатление производило — серьезная мастерская, ничего не скажешь, ничего удивительного, что к нему ездят со всей округи…