Книга Робин Гуд - Вадим Эрлихман

Пятеро из шести этих деятелей (кроме Фулька) жили в Йоркшире или Ноттингемшире, причем четверо — в периоды, когда этими графствами управлял один шериф. Пятеро из шести были объявлены вне закона (о графе Хантингдонском этого сказать нельзя ввиду полной его гипотетичности), все они, кроме опять-таки Фулька, занимались разбоем в Шервуде или Барнсдейл е. Деятельность всех их относится к трем названным ранее периодам политической нестабильности, когда разбойничьи шайки и неотличимые от них отряды мятежников множились по всей стране. Так кто же из шести имеет больше прав на звание «настоящего» Робин Гуда? Ответ прост — все и никто, поскольку это прозвище родилось раньше их: уже в XIII веке оно означало любого разбойника, скрывающегося в лесу. Всякий, кто был не в ладах с королевскими чиновниками и их правосудием, мог оставить настоящее имя на опушке леса и войти под его зеленый шатер Робин Гудом. Об этом хорошо написал в песне для мультфильма «Отважный Робин Гуд» московский сценарист и бард Евгений Агранович:

Ты можешь Гудом стать, сосед,

А может, я им буду —

Вот почему на тыщу лет

Нет смерти Робин Гуду.

Поэтому если даже «исторический» Робин никогда не существовал, в каком-то смысле он прожил не один век — во всех тех, кто носил его имя и старался поступать по его заветам. То есть смело биться с врагами, выручать товарищей, не обижать слабых. А вот завет раздавать беднякам деньги богачей, скорее всего, был придуман много позже, когда Робин Гуды и их дела уже ушли в прошлое. Как уже говорилось, настоящие разбойники в лучшем случае делились добычей с теми, кто им помогал, укрывал от опасности, предупреждал о замыслах шерифа и его слуг. Таких людей было довольно много, особенно в смутные времена, когда в некоторых районах разбойники становились настоящей альтернативной властью.

Итак, растянувшаяся на два столетия биография Робин Гуда могла выглядеть следующим образом. После нормандского завоевания вожаки англосаксонских партизан, скрывавшихся в лесу, начали принимать имя лесного бога-лучника, которого смешанное саксонско-скандинавское население севера Англии называло Годом или Гудом. Влияние французских традиций дало ему новое имя — Роберт или Робин, и на рубеже XII–XIII веков оба имени соединились, породив Робин Гуда. Вскоре это прозвище переняли обычные разбойники, придав ему новый смысл — rob in hood («грабитель в капюшоне» или, по другой версии, «в лесу»). Одни из них орудовали в Барнсдейле, другие — в Шервуде; там же укрывались беглые мятежники, в том числе Роджер Годберд, от которого легендарный Робин Гуд, возможно, унаследовал вражду к шерифу Ноттингема. Другие детали его калейдоскопической биографии заимствованы у Фулька фиц Барина (издевательское «гостеприимство»), Хереварда Бдительного (ненависть к церкви) и других, неведомых нам лесных разбойников.

Среди прототипов Робин Гуда были как простые крестьяне, так и представители дворянства, что позже породило легенду о его знатном происхождении. Однако создателям первых баллад о нем и их слушателям Робин представлялся йоменом, символом непокорного и свободолюбивого народного духа. Баллады резко отличались от фольклорных песен и стихов о Робине: если вторые сочинялись по всей Англии и относились к веселому персонажу майских игр, то первые локализовывались на северо-востоке и явно связывались с реальным человеком, хоть и не лишенным черт героя сказок. Реальность Робин Гуда признавали и хронисты Северной Англии и Шотландии, в то время как на юге в нее, похоже, мало кто верил — для Уильяма Ленгленда Робин так же легендарен, как Ранульф Честерский, живший двумя веками ранее. Вначале «исторический» Робин, в отличие от фольклорного, обрел известность только в северных графствах, и то не сразу — с ним соперничали другие разбойники вроде Адама Белла. Лишь к концу XIV века, когда северяне стали частыми гостями в Лондоне, баллады разнеслись по всей стране, а в следующем столетии разбойник с луком окончательно соединился с проказливым лесным духом, хотя в народном сознании два этих образа так окончательно и не слились.

Последний фрагмент пазла под названием «Легенда о Робин Гуде» встал на место уже после восстания Уота Тайлера, которое ознаменовало конец феодальной вольницы и противостоящей ей вольницы разбойничьей. Не за горами была эпоха, когда разделенная на враждующие между собой уделы, сословия и народы Англия обрела единство и одним из героев этой единой нации, как ни странно, стал Робин Гуд — враг закона, нарушитель спокойствия, заступник бедных в мире всевластия богачей. Но, быть может, в этом нет ничего странного? Как карнавал был необходимым выходом за пределы привычного законопослушного мира, так и «славный парень Робин», веселый кумир майских игр, уводил простых англичан в волшебное лесное царство, где правда одолевает ложь, а храбрость — силу. И никому, кроме ученых чудаков, не было дела до того, в каком веке жил этот самый Робин и с какого из давно забытых исторических деятелей он был списан.

Нет сомнения, что в канву легенды о Робин Гуде вписались не только эпизоды из жизни его реальных прототипов, но и «архетипические» представления о благородном разбойнике, возникшие, как уже говорилось, задолго до эпохи Робина и не умершие до сих пор. О том, как выглядели эти представления, можно судить по тому, какими изображались «братья» Робина в Англии и других странах. Конечно, многие из них были литературными героями, не имевшими реальных прототипов. Первый из известных нам — египетский разбойник Тиамид из романа Гелиодора «Эфиопика» (IV век н. э.). Вот как он говорит о себе товарищам: «Я, это вам известно, по рождению сын мемфисского пророка. Не получив священства после кончины моего отца, так как оно было насильственно захвачено моим младшим братом, я бежал к вам, чтобы за обиду мстить, а себе честь и славу возвратить. Признанный вами достойным правителем, я до сего времени прожил здесь, не присваивая себе ничего сверх того, что получали все… Насилия над женщинами мне были чужды»[68].

Здесь уже обозначены три главных признака благородного разбойника: 1) он несправедливо обижен властью или родней; 2) он не только физически, но и нравственно превосходит своих врагов; 3) он по-рыцарски относится к женщинам, а также (хотя и не всегда) к старикам и детям. Таковы все знаменитые разбойники мировой литературы: Карл Моор Шиллера, пушкинский Дубровский, капитан Питер Блад у Сабатини и т. д. В начале XIX века процветал целый жанр «разбойничьего романа», тесно связанный с готической прозой, — почти все его многочисленные герои так или иначе соответствовали «благородному» стандарту. В литературе этого периода благородный разбойник, как и благородный дикарь, отражал концепцию «естественного человека», близкого к природе и свободного от лжи и пороков цивилизованного общества. Такие герои, как Корсар и Гяур Байрона или «таинственный Сбогар», были кумирами уездных барышень вроде пушкинской Татьяны, пока их не вытеснили не менее романтические революционеры.

В отличие от литературных сюжетов народные предания о благородных разбойниках обычно повествовали о реальных исторических персонажах; при этом обычно время их жизни почти совпадало с временем складывания легенды. В самой Англии с Робин Гудом могли сравниться популярностью разве что вожаки крестьянских восстаний — Уот Тайлер и Джек Кэд, — а вот таких знаменитых разбойников, как Дик Терпин (казнен в 1739 году в Йорке) или Джерри Абершоу (повешен в 1795 году в Кенсингтоне), молва благородными не считала, приписывая им лишь отчаянную храбрость и некое грубое великодушие.