Книга Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов

…Они были сестрами-антиподами, Одеттой и Одиллией русского балета. Судьба словно бы специально распорядилась, чтобы у обеих не было ни единой схожей черты – ни в биографиях, ни в характерах, ни в физическом облике, ни в манере танцевать – ни в чем решительно. Дочь отставного солдата и кухарки Нюра Павлова переступила порог императорского балетного училища, когда дочь модного петербургского мазуриста Маля Кшесинская получала аттестат – разница в возрасте составляла у них десять лет. Были ли они соперницами? Несомненно! Не в том, однако, смысле, который придавала (и придает по сей день) этому понятию досужая молва. Сама природа их ремесла несла в себе противостояние, по большей части – открытое, вынесенное на публику, в чьей единственно власти было определить сильнейшего. Не случайно именно балетный театр родил столь любимые зрителями танцевальные формы «па-де-де» и «па-де-труа» – танцы-поединки балерин и танцоров, проводимые по принципу: кто кого? «Ликует буйный Рим, торжественно гремит рукоплесканьями широкая арена». По сути то же самое: азарт толпы, жаждущей острых ощущений, гладиаторская схватка не на жизнь, а на смерть, приговор трибун – слава победителю, горе побежденному…

Гениальной претендентке повезло с гениальной соперницей – обе были из материала высшей пробы, удары кремния по металлу высекли ослепительную искру. Что бы там ни говорили, именно Кшесинская – самим фактом присутствия на балетной сцене, задававшем планку тогдашней отечественной хореографии, разожгла честолюбие прирожденной академической танцовщицы, способствовала в значительной мере раскрытию ее самобытного дара, выбору собственного пути в искусстве. Общим для обеих было, разве что, изменчивое время, мучительная ломка традиций, поиск новых идеалов – во всем. Обе как в русской сказке оказались на распутье: направо пойдешь – ретроградкой прослывешь, налево пойдешь – костей не соберешь. Молодому мастеру, не в пример стареющей примадонне, не пришлось колебаться, в каком направлении идти – в левый лагерь, разумеется, к балетмейстерам своего поколения, к Дягилеву – куда же еще! Кшесинская с естественной для ветерана осторожностью задержалась на перекрестке. Периодически происходившие – по слухам или на самом деле – шумные ее уходы из театра с последующими возвращениями, казавшиеся обычным приемом саморекламы, отражали в действительности метания мыслящего художника: что дальше? Героиня полусотни балетов почившего в бозе Мариуса Ивановича Петипа не цеплялась слепо за доживавшую свой век пасторальную эстетику, напротив, – азартную, увлекающую ее натуру манила новизна, опыты молодых хореографов, за которыми, понимала она, будущее балетной классики. Свежо и ярко исполненные ею роли в таких новаторских композициях Михаила Фокина, как «Призрак розы», «Па-де-де», «Рондо-каприччиозо» в паре с Нижинским или «Эрос» с Петром Владимировым, говорят сами за себя.

И все же родиться заново она не могла, не каждое новое платье было ей к лицу. Хватило ума сохранить нажитое, не мазать сгоряча румянами щеки, не лезть безоглядно в девичий хоровод выросших на ее глазах самонадеянных молодых солисток – упаси бог! – потеряешь окончательно собственное лицо! Увлекаемая бурным течением эпохи от одного балетного берега к другому, она осталась в конечном счете сама собой. Востребованной новым временем балериной девятнадцатого века…

У нее новый партнер Владимиров, вдвое моложе ее, по чьему адресу в театре шутят: темпераментного Петеньку свел с Кшесинской «Эрос». Атлетически сложенный, заносчивый подросток сделал головокружительную карьеру: со школьной скамьи угодил в премьеры, заменив уволенного с «волчьим билетом» за очередной проступок (вслед за Дягилевым) Вацлава Нижинского.

«В особенности хорошо я стала танцевать в последние годы, – пишет она в воспоминаниях, – когда начала выступать с Владимировым. Он страшно увлекался на сцене и вдохновлял свою партнершу. Я с ним выступала в «Лебедином озере» и так с ним станцевалась, как ни с кем. Он меня замечательно поддерживал в адажио 2-ой картины 1-го действия, подбрасывал и ловил как перышко, так что весь зал ахал от восторга, – это было в те времена совсем ново. «Талисман» всегда был моим удачным балетом, и очень выигрышным. Но с тех пор, что со мною стал в нем выступать П. Владимиров, балет этот еще больше выиграл. Когда во втором действии Владимиров изображал Гения ветра и вылетал на сцену, неся меня на своем плече, это производило огромное впечатление. Известный критик Юрий Беляев писал, что Владимиров вылетает на сцену, будто с бокалом шампанского, и преподносит этот бокал публике».

Шутки про «Эрос» родились не на пустом месте, в труппе открыто говорили про очередное увлечение стареющей примадонны. Сплетня докатилась до великих князей – дядя требовал у Малечки не ставить себя в неловкое положение, вспыльчивый же племянник, будучи в Париже и застав в неурочный час в номере любовницы мальчишку-премьера, вызвал того на дуэль. Поединок состоялся на другой день в Булонском лесу – к счастью, без серьезных последствий: Владимиров, не умевший стрелять, промазал, пуля князя слегка задела обидчику нос. Театральный роман со временем увял, сплетники угомонились, дядя с племянником ее простили. С Петей, в чувствах к которому у нее было много материнского, а у него сыновнего, они сохранили отношения доверия и дружбы до конца своих дней.

Физически она мало изменилась: на сохранившихся кадрах кинохроники тех лет и бесчисленных фотографиях – пленительная маленькая дама со смеющимися ветреными глазами, как правило, в окружении мужчин.

Сезон 1912 года у нее нерабочий в связи с трауром по умершей матери. В театральной афише Мариинского театра по этому поводу внушительная прореха: все балеты примадонны до ее возвращения сняты с репертуара.

Непривычно тихо в особняке на Каменноостровском: оба любовника в отлучке. Болезненный Андрюша по совету врачей лечится на европейских курортах, получивший новую должность главного инспектора русской артиллерии Сергей – в деловой поездке по Сибири. Лето она проводит в Стрельне – минимум визитеров, скромные удовольствия: карты в кругу близких друзей с неизменным партнером великим князем Дмитрием Павловичем, велосипедные прогулки, поездки в Петергоф, где проходят парады уланских полков, домашние обеды в обществе военных, затягивающиеся до утра, после которых веселую кампанию развозят по бивуакам на ее автомобиле. Грустить по-настоящему не дают. Прибыла делегация из театра во главе с московским балетмейстером Горским, ставящим в бенефис кордебалета обновленного «Конька-Горбунка», хором зовут выступить. («Ну сама посуди, Малюша, какие могут быть сборы в отсутствии примадонны?») Приходится уступить… В последнем акте балета она танцует на пуантах любимую зрителями «Русскую». Начало танца минорное, из глаз ее неудержимо катят слезы. Зал неистовствует, нескольким дамам в ложах оказывают срочную помощь. Успех, какого не ждали…

Время несется вскачь, не успела оглянуться – Новый год. На рождественскую елку в дом, как обычно, пригласили детей, сверстников Вовы из малоимущих семей. Ребят ожидает сюрприз: в праздничном представлении участвует знаменитый клоун Дуров с дрессированными животными, среди которых – слон, закутанный из-за мороза в клетчатый плед, с трудом втиснувшийся в помещение через настежь распахнутую парадную дверь. После короткого перерыва на чаепитие униформисты вносят в зал гигантскую золоченую кровать и ночной горшок размером с пивную бочку. Под ребячий громкий смех громадина-слон показывает, как собирается воспользоваться горшком перед тем, как улечься спать.