Книга Пусть льет - Пол Боулз

Но тебя, м. б., заинтересует прилагаемая вырезка. Та девчонка Уильямс уж точно не теряла времени в поисках нового жениха, правда же? Ну, похоже, практически все твои старые друзья переженились и уже остепенились.

Вчера вечером, после кино, которое рано закончилось, мы были у Мотта (д-ра). Он слег с почкой, и мы их несколько раз навещали. Твой отец ненадолго поднялся к нему, там с ним два санитара, и он очень болен. Луиз, которую, мне кажется, ты не видел лет двадцать, неожиданно приехала посмотреть, как все обстоит. Она очень привлекательная молодая женщина, уже двое детей. Ее очень интересует, как у тебя дела. Говорит, заезжала однажды в Танжер на день, с круизом по Средиземноморью, когда училась в колледже. Он ей не слишком понравился. Она вспоминала, как хорошо вы когда-то все проводили время, и спрашивала, по-прежнему ли я делаю кокосовые макаруны, которые делала раньше. Говорит, никогда не забывала ни их, ни печенье. Само собой, я забыла.

В общем, отправлю это сегодняшней почтой.

Пожалуйста, береги свое здоровье, хотя бы ради меня. Помни, если потеряешь его — потеряешь все. Я читала про Марокко в энциклопедии и должна сказать, мне это не очень нравится. У них там, кажется, практически все болезни. Если себя запустишь, напросишься на неприятности. Представляю себе, что и врачи там не слишком-то хороши, а больничные условия, должно быть, весьма примитивны.

Буду сама не своя, пока не получу от тебя весточку. Передавай, пожалуйста, Джеку Уилкоксу, от меня привет. Надеюсь, он способен преуспеть в своем предприятии. Если учесть все трудности, что сейчас стоят перед путешествиями, твой отец и я в этом очень сомневаемся. Однако он должен знать, зарабатывает он деньги или нет. Я не понимаю, как ему удается.

Как-то вечером заходили Мей и Уэзли Годфри, мы им рассказали про твою авантюру. Они просили пожелать тебе удачи, поскольку она тебе, вероятно, понадобится. Твой отец и я к ним присоединяемся в надежде, что все получается, как ты на это рассчитываешь.

Ну, вот у меня и закончилась бумага, поэтому остановлюсь.

С любовью к тебе от твоей

мамы.

P. S. Похоже, Луиз Мотт была в Алжире, не в Танжере. В последнем она ни разу не бывала. Твой отец мне только что сказал, придя домой на обед. Ему от меня противно. Говорит, вечно я все путаю!

Еще раз целую.

Дочитав, он медленно сложил письмо и сунул обратно в конверт. Поднял голову и огляделся. Маленький мальчишка-марокканец, лицо изъедено какой-то жуткой кожной болезнью, стоял неподалеку, безмолвно его рассматривая — его ботинки, плащ, лицо. Подошел мужчина в драном старомодном женском пальто, с завышенной талией, острыми плечами и подложенными рукавами, остановился подле мальчика — и тоже уставился. В одной руке он держал за крылья живую курицу; та шумно возмущалась. Досадуя на ее вяканье, Даер встал и вернулся на улицу. От чтения письма он остался на эмоциональной ничейной земле. Улица выглядела безумной — со своей базарной архитектурой, вывесками «Кока-Колы» арабской вязью, анархическим разнообразием людей в мокрых одеждах, что бродили туда и сюда. Пошел легкий дождик. Даер сунул руки в карманы плаща и двинулся вперед, глядя в мостовую, медленно взбираясь по склону. У него была какая-то мысль, он намеревался сегодня утром что-то сделать, но теперь, после материного письма, у него не осталось энергии даже остановиться и попробовать припомнить, что же это было. Да и не знал он твердо, явится ли на обед, условленный с неприятной женщиной, с которой он познакомился вчера вечером. Он не чувствовал никаких обязательств являться; она не дала ему возможности принять приглашение или отказаться, просто приказала быть в два часа в «Ампире». Когда настанет время, он либо пойдет, либо не пойдет. На самом деле он не очень поверил фантастической истории Дейзи о том, что она русский агент; вообще-то, он скорее надеялся, что она окажется кем-то вроде — кем-то чуть серьезнее, нежели прочие разношерстные персонажи, которых он здесь до сих пор встречал, — а шпион советского правительства таким уж точно будет.

Под деревьями Соко-де-Фуэры костерки торговцев каштанами испускали туман тяжелого, густого дыма. Время от времени налетал грубый порыв ветра и загребал верхний слой в воздух над деревьями, где дым и рассеивался. Даер с подозрением рассматривал предметы, выставленные на продажу, разложенные узорами и кучами на каменных плитах рынка. Там были маленькие усеченные бамбуковые трубки, наполненные кайалом, бесконечное множество кореньев, смол и порошков; бараньи рога и дикобразьи кожи, тяжелые от игл, а также впечатляющее разнообразие когтей, костей, клювов и перьев. Дождь падал с большей решимостью, а те женщины, чьи товары не защищались зонтиками, начали собирать их, готовясь передвинуться в более укрытые места. Даер по-прежнему не чувствовал в себе сердцевины — он был никто и стоял посреди никакой страны. Все это место было подделкой, залом ожидания между пересадками, переходом от одного способа быть к другому, который в данный момент был ни тем ни другим, никаким способом не был. Мимо в своей отремонтированной европейской обуви скакали местные, и она им не давала перемещаться естественно, они толкали его, пялились на него и пытались с ним заговорить, но он не обращал на них внимания. На площадь заехали новые муниципальные автобусы, выгрузились, загрузились, выехали — на края города. Немного дальше, за краями города, была граница Международной зоны, а за нею — горы. Он сказал себе, что похож на узника, который вырвался за первую решетку своей камеры, но по-прежнему в тюрьме. А свобода за $390 не продается.

Он решил, что вреда не будет, если зайти и повидаться с Уилкоксом. Неделя или около того, говорил он, а сегодня седьмой день. Он подходил ко входу в здание с быстро нагнетавшимся ощущением ужаса, хотя лишь мгновение назад вообще этого не сознавал. Вдруг он оказался в кондитерской — сидел за столиком, заказывая кофе. Затем спросил себя, что его мучит. Дело было не столько в том, что он понимал: Уилкокса будет раздражать, что он пришел, не дождавшись телефонного звонка, — сколько в том, что он знал: пришло время заговорить о деньгах. И еще он знал, что Уилкокс это знает, будет этого ожидать, и оттого тревожился. Под кофе он закурил сигарету; горячая жидкость укрепила вкус дыма. Допив кофе, Даер хлопнул себя по колену и решительно поднялся. «Надо раскрыть все карты», — подумал он. Но «Туристские услуги. Европа — Африка» с таким же успехом могли быть и зубоврачебным кабинетом — с такой неохотой он поднимался по лестнице и подходил к двери.

Он постучал.

— Sí, — крикнул Уилкокс. Даер повернул ручку; дверь была заперта. — Quién?[80]— окликнул Уилкокс с толикой раздражения или нервозности в голосе.

Даер помялся и уже собрался было сказать: «Джек?» — когда дверь распахнулась.

Заглянув в лицо Уилкокса, Даер увидел, что выражение глаз того быстро меняется на досаду. Но первое чувство, которое он в них уловил, было — беспримесного страха. Невольно Уилкокс громко и раздраженно прищелкнул языком. Затем чуть отступил.