Книга Дремлющая жизнь - Рут Ренделл

О своей семье он не рассказывает никому из друзей, более того, отрицает, что между ним и другими Гренвилями Уэстами есть родственная связь. Почему? Гренвиль Уэст что-то скрывает? Ведет двойную жизнь? Как Рода Комфри? Она, возможно, занимается шантажом. Что получится, если поставить этих двух людей рядом? Вымогательница угрожает раскрыть какую-то тайну? Не гомосексуализм писателя, конечно. Вексфорд был убежден, что в нынешние времена сексуальная ориентация не имеет никакого значения. Нет, тут нечто иное. Скажем, Уэст никогда не посещал университета, а между тем в его биографии утверждается, что он его окончил. Также он никогда не работал независимым журналистом или курьером. До двадцати четырех лет он просто-напросто находился в приюте для умственно отсталых.

Рода как его двоюродная сестра обо всем знала. От нее этот факт никакого смысла скрывать не было в отличие от других. Идея Бердена, что она воспользовалась этими сведениями как последним средством, чтобы отвратить Полли от своего кузена, была, надо признать, вполне логична. Возможно, Уэст подслушивает ее разговор, понимает, что Рода звонит его собственной матери, несмотря на то, что кузина обращается к Лилиане «душа моя», и решает срочно вмешаться. Может быть, он думает, что Рода хочет повидаться с Лилианой, чтобы выведать какие-нибудь подробности его раннего детства или врачебные тайны, то есть то, что привело к помещению в приют и последующей выписке из него?

Как ни крути, а это – мотив для убийства. Уэст переезжает в отель «Триест», желая убедить Вивиана и Полли, что он отправляется во Францию. Регистрируется под своим именем, из чего следует, что изначально он отнюдь не планировал убивать свою родственницу. Скорее всего, просто надеялся за три дня уговорить Роду отказаться от своих намерений.

Вот только как он это все провернул? Не убийство, нет, тут все совершенно ясно: внезапная вспышка ярости – и конец. Как он все-таки умудрился выбраться из приюта и превратиться в известного писателя? Ладно, предположим, Уэсту изначально был поставлен неверный диагноз, но как ему удалось преодолеть все трудности? Ведь провести там он должен был все свое детство и юность. Пусть даже мальчик был нормален, разве за многие годы в результате специфического образования и окружения не превратился бы он в настоящего идиота? Тем не менее, в возрасте двадцати пяти или двадцати шести лет он пишет первую книгу, показывая при этом неплохие знания елизаветинских драм и английской истории.

Если только этот Джон Гренвиль Уэст является тем самым Джоном Гренвилем Уэстом.

Да, совершенно невероятно, как Вексфорд справедливо объяснил Лорингу, но все указывает именно на такую возможность. Гипотеза же, что «Гренвиль Уэст» – всего лишь случайно выбранный псевдоним, никак не может соответствовать действительности, слишком уж много совпадений. Хорошо, положим, его настоящее имя – смешное или некрасивое, и он выбирает себе псевдоним и знакомится с Родой, решившей, что они – родственники. Но не мог же он случайно угадать и день рождения настоящего Уэста, и имена его родителей? Все указывает на то, что Джон Гренвиль Уэст, писатель, франкофил и заядлый путешественник, является тем самым несчастным, которого собственная мать сдала в приют для слабоумных, когда сыну исполнилось несколько лет. И из такого плачевного состояния, с такого низкого старта…

Стоп! Где-то в голове инспектора зазвенел тревожный звоночек. Он снова вспомнил, как стоял в спальне и беседовал с дочерью. Она говорила ему о мужчинах, женщинах и времени, которое потребуется, чтобы изменить их положение в обществе. А потом заявила, что ради этого можно даже прибегнуть к какому-то «изму». Деизму? Да нет, ерунда какая-то… Эолизму? Нет, опять что-то не то, этот термин означает «многословие». Что же такое она тогда сказала, черт возьми?

Инспектор принялся одну за другой перебирать все буквы алфавита, пока наконец не дошел до «н». Аэонизм? Да, вроде бы оно. Наверное, этот термин связан с греческим словом, означающим «эпоха», Сильвия же как раз твердила насчет столетий, которые пройдут, прежде чем будет достигнуто равенство полов. Вексфорд почувствовал себя разочарованным: на какой-то момент ему показалось, что он вот-вот нащупает решение. Нет, слово не было незнакомым. Он был уверен, что слышал его задолго до того, как термин использовала Сильвия. Но все это отнюдь не было связано со временем.

Ладно, так он ни к чему не придет. Пожалуй, можно и возвращаться. Часы показывали пять, наверняка Берден что-нибудь да раскопал. Вексфорд покинул кладбище, когда сторож уже собирался запирать ворота на ночь, причем инспектор удостоился от последнего подозрительного взгляда: похоже, тому не понравилось, что кто-то бродил среди могил.

Проходя мимо библиотеки, инспектор вновь подумал о том слове. Когда-то в юности у него был большой толковый словарь, и выработалась привычка проверять значение каждого незнакомого слова. Привычка, кстати, полезная не только для молодежи. А ведь именно в эту библиотеку записан был Гренвиль Уэст, а сам Вексфорд впервые познакомился здесь с его книгами. Зайдя в читальный зал, он мельком взглянул на ту самую полку. Все четыре тома были на месте, в том числе «Обезьяны в аду», со столь невинным на первый взгляд посвящением Роде Комфри.

В библиотеке нашелся только Краткий Оксфордский словарь в двух объемистых томах. Первым делом Вексфорд проверил варианты «аэолизм», но таковой отсутствовал, нашелся лишь «аэд» – древнегреческий поэт и исполнитель эпических песен, бриттское королевство «Аэрон» и множество слов, начинающихся с «аэро». И никаких «аэонизмов». Может, Сильвия просто выдумала его? Или, что более вероятно, непонятный аэонизм – детище столь почитаемых ею феминистских писательниц? Но как тогда быть с собственной уверенностью, что он уже слышал где-то этот термин? Вексфорд поставил на место тяжелый том и понуро отправился в полицейский участок.

Когда он вошел в кабинет, то застал Бейкера говорящим по телефону. По выражению нежности на его лице и полной отрешенности от мира инспектор догадался, что разговаривает Бейкер с женой. Темой беседы оказалась животрепещущая проблема: выбор между картошкой вареной и жареной картошкой на ужин, а также то, вернется ли Майкл домой ровно к 18.00 или успеет к 17.45. Вексфорд улыбнулся. Оказалось, Берден еще не звонил и Лоринг не возвращался, посему, по мнению Бейкера, они вполне могут наведаться вдвоем в «Гранд-Дюк» при условии, конечно, что это не помешает ему в пять пятьдесят явиться домой.

– Нет, Майкл, я бы предпочел подождать здесь, – смущенно пробормотал Вексфорд. – Если ты, конечно, не против.

– Без проблем, чувствуй себя как дома. О! А вот и твой юный помощник, легок на помине.

Вошли Клементс и Лоринг.

– Мисс Флиндерс вернулась домой в половине пятого, сэр. Я сказал ей, что вы зайдете к ним после шести тридцати.

Инспектор пока не знал, о чем будет там беседовать, это целиком зависело от того, что удастся разведать Бердену. Да, и еще нужно было узнать значение того слова.

– Майкл, не возражаешь, если я от тебя позвоню? – спросил он. Его очень забавляла новая, «угодливая» модификация Бейкера.

– Я же сказал, Редж, ты – мой гость, делай все, что тебе требуется, а я, пожалуй, двину домой.