Книга Маленькие трагедии большой истории - Елена Съянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эта мать доиграется в своего «индиго», – резюмировал директор. – Ладно, я с ней сам побеседую, попытаюсь объяснить, что поощрять антисоциальность, но требовать от социума нормального отношения – безнадежное дело.
Но побеседовать директор не успел. Мальчик-индиго поступил согласно пункту 7 и нашел «лучший способ» достигнуть цели – заявить о себе. Способ был взят из интернета; оттуда же и ролик с избиением школьника одноклассниками. Ролик подвергся компьютерной графике, куртки были перекрашены, стена дома передвинута и прочее. Слава показал его матери и, согласно пункту 10, не постеснялся попросить достать ему справку из травмопункта. А на другой день, вечером, мать застала его плачущим.
– Я звонил в ту программу, а они сказали, что про такое уже показывали-и-и… – рыдал он. – Уроды… вот самоубийство совершу-у-у…
– Про самоубийство тоже показывали, – отвечала мать.
И снова пошла в школу.
– Что-то я не так делаю, – призналась она учительнице. – Мужа никогда дома нет, а Слава… меня напугал!
Они долго разговаривали: о Славе, о современных детях, о своем, о женском. И уже в конце разговора, снова вернувшись к проблемам сына, мать сказала учительнице:
– Я понимаю, что вы существование детей-индиго всерьез не принимаете, но поверьте – мой сын точно особенный! И аура у него синяя, и еще, знаете, что я заметила: у него с самого рождения из головки, из темечка, выходит такая тоненькая, как волосок… ну, вроде антенна, до того тонюсенькая, что ее не видно. Нужно найти правильный угол зрения, чтобы ее заметить. И нужно все сигналы подавать на нее, тогда он воспримет. Я раньше знала, как это делать, а теперь этого угла никак не найду. Может быть, у вас получится.
«Да вся мировая педагогика этим-то и озабочена, – усмехнулась про себя учительница. – Хорошо, что в тринадцать лет антенку эту из темечка еще можно и нужно разглядеть».
– Я постараюсь, – обещала она матери Славика.
Когда во время первомайских демонстраций откуда-то с кремлевских высот вырывалось звучное: «Привет славным работникам торговли!». Если кто помнит, было и такое… – она знала – это обращено к ней! Ее государство, ее партия раз в году, публично, на всю страну напоминали ей, что они о ней помнят, и они ее ценят. Это поздравление вместе с грамотами и медалью за ударный труд было необходимым приложением к зарплате, квартире, путевкам. Без него, без грамот, без медали, она бы не ощущала себя в своей стране, как у себя дома, где не все устроено и не всегда прибрано… зато можешь пойти к сыну на классное собрание в старой кофте, но с медалью.
Великое потрясение девяностых гильотинировало голову на ее медали; старые кофты еще больше состарились, а магазин «Океан», где она заведовала консервами, стал оправдывать свое название – волновался, штормил, гонял цунами, чем-то отравился, наконец, и вовсе был объявлен Материком. У него появился Хозяин. Потом хозяин поменялся. Поменялся еще раз. Материк стал Островом, потом раскололся, одна часть затонула, другая торчала среди мутных вод, меняя хозяев, но она работала, продавая всё те же бессмертные консервы. Перестройки, передвижки, перетряски смягчались ощущением временности перемен. С этим ощущением героиня труда сменила шесть хозяев, так и не осознав, что это такое.
Осознание пришло как обухом по голове: очередной хозяин, по тогдашней моде устроил корпоративную «вечеринку» для сотрудников с дресс-кодом, который героиня труда в своей кофте с медалью не прошла. Вернулась домой, приготовила ужин, уложила внука спать, посмотрела телевизор с мужем, а на вопрос отвечала, что было очень шумно, потому и ушла.
За ту бессонную ночь через голову героини стремительно прошагала в обратную сторону вся «постсоветская» пятилетка, а сквозь сердце просеялось прожитое время, изранив душу. Утром она встала со странно деформированной фигурой: плечи и грудь опустились, спина согнулась, а голова поникла.
Она пошла на работу и написала заявление об уходе – такое смешное, что директор магазина даже снял копию и припрятал ее, чтобы при случае позабавить приятелей. Ну в самом деле – смех: тетка пять лет прожила при частной собственности и только на шестой до нее доехало, что у магазина хозяин есть! А чего ей не хватало?! Зарплаты? Ну попросила бы – накинули б!
С того дня еще две пятилетки с хвостиком промчались непонятно куда. Недавно бывший «Океан», сохранивший свое название только в памяти местных жителей, снова решили вернуть на место. Выгнали и вычистили все, что там гнездилось, начали расширять подвальный этаж, долбили, сверлили, выносили мусор. На местной помойке выросла гора старых папок с завязками; один господин со свинским воспитанием долго стоял у подножия этой горы и вытряхивал из папок содержимое, чтобы забрать пустые корочки. Весь микрорайон потом запорошило какими-то квитанциями, отчетами, просто пустыми листками. Ветер гонял их с такой яростью, так точно ляпал на лобовые стекла машин, а то и прямо на лоб кому-нибудь, как будто выполнял чей-то приказ – вбросить эти клочки истории в уносящийся поток нашего бытия.
Ветер выполнил приказ Истории – всучил историку ее документ:
«Прошу уволить меня по собственному желанию, в связи с тем, что я не могу работать на хозяина. Потому что я свободный человек. Число. Подпись».
Так написала героиня труда в своем заявлении об уходе 16 марта 1997. Под этой датой и подписью стоит резолюция – шариковой ручкой: «Да пожалуйста, – нет проблем! Мир дворцам, войну хижинам! А свободу – на паперть!».
Это та самая копия, снятая хозяином с заявления героини, где он немножко порезвился.
Когда в больницу привезли на «скорой» эту пациентку, следом за ней буквально вломились проблемы. Первая опередила само тело, которое оказалось некуда класть. Место в отделении было, но этой пациентке требовалось сразу два места, то есть две кровати пришлось сдвинуть, чтобы ее разместить. В переполненной больнице два места на одну душу стало первой проблемой и первым нарушением, за которым загромыхала тяжелая ржавая цепь нарушений режима, больничных правил, этики, морали.
Пациентка имела при себе кучу денег и банковскую карточку, однако оказалась нетранспортабельной, то есть везти ее куда-нибудь в частную клинику, например, было опасно. Конечно, можно было увезти, но в этой муниципальной больнице работали врачи, а не медики, работали по принципу – не навреди. Принцип, правда, должен был распространяться и на остальных пациентов, и тут возникла вторая проблема. В первый же день, в часы посещения, медсестра, разносившая таблетки, увидела, что на толстой пациентке лежит молодой парень и прямо у всех на глазах «делает свое дело». Две полуслепые старушки, соседки по палате привычно ни на что не реагировали, две другие уже выскочили из палаты вместе с пришедшими к ним родными; одна жалась к стенке и отворачивалась. Парня из палаты, конечно, выкинули, с пациенткой провели беседу, после которой, однако, все пошло не так, как можно было ожидать. Толстую пациентку перевели в двухместную палату, молодые качки продолжили свои посещения; несколько пациенток, из любопытства заглядывавших в ту палату, рассказывали всякие небылицы: будто бы на полу стоят цветы в трехлитровых банках, а толстая пациентка лежит накрытая покрывалом с блестками.
