Книга Хрущев убил Сталина дважды - Энвер Ходжа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этой встрече принимал участие также Брежнев, но он фактически только присутствовал, ибо во время всей беседы говорил только Суслов. Леонид время от времени двигал своими толстыми бровями и сидел до того застывшим, что трудно было догадаться, что он думал о том, что мы говорили. Впервые я встретил его на XX съезде, во время перерыва между заседаниями (затем по случаю 40-й годовщины Октябрьской революции, в ноябре 1957 г.), причем еще на этой случайной встрече на ходу, он произвел на меня впечатление высокомерного и самодовольного человека. Познакомившись с нами, он вскоре завел разговор о себе и «конфиденциально» сказал нам, что он занимался «специальными оружиями». Своим тоном и выражением лица он дал нам понять, что он был в Центральном Комитете человеком, занимавшимся проблемами атомного оружия.
XX съезд избрал Брежнева кандидатом в члены Президиума Центрального Комитета, а год спустя июньский пленум 1957 г. ЦК КПСС, осудив и убрав «антипартийную группу Молотова — Маленкова», перевел Брежнева из кандидата в члены Президиума. По всей видимости, это была награда за его «заслуги» в деле ликвидации Молотова, Маленкова и других в партийном руководстве.
Еще много раз после этих событий, вплоть до 1960 г., мне приходилось ездить в Москву, где я встречался с главными руководителями Коммунистической партии, но Брежнева, как и до XX съезда, нигде не видел и не слыхал, чтобы он где-либо выступал. Стоял или держался все время в тени, как сказать, «в запасе».
Как раз этот угрюмый и степенный человек после бесславного конца Хрущева вышел из тени и сменил ренегата, чтобы дальше продвинуть грязное дело хрущевской мафии, но теперь уже без Хрущева.
По всей видимости, Брежнев был поставлен во главе Коммунистической партии и советского государства не столько благодаря его способностям, сколько в качестве модус вивенди, в противовес враждовавшим группировкам, которые грызлись и ссорились в верховном советском руководстве. Но надо отдать должное ему: у него только брови комедиантские, а дело его — трагическое…
Впрочем, здесь не место вдаваться в подробности относительно Брежнева, вернемся к декабрьской встрече 1956 г.
Вначале Суслов предложил нам кратко говорить о вопросах, подлежавших обсуждению, особенно что касается исторической части, а со своей стороны он сделал нам обзор венгерских событий. Он подверг критике Ракоши и Герэ, которые своими ошибками «вызвали большое недовольство в народе», тогда как Надя оставили вне контроля.
— Надь и югославы, — сказал он далее, — боролись против социализма.
— А зачем Надя снова приняли в партию? — спросил я.
— Был исключен несправедливо, его ошибки не заслуживали такого наказания. А теперь Кадар идет правильным путем. В вашей печати имелись некоторые критические ноты в адрес Кадара, но надо учесть, что его следует поддержать, так как югославы настроены против него.
— Мы плохо знаем Кадара. Знаем только то, что он сидел в тюрьме и был сторонником Имре Надя.
В ответ на наше замечание о том, что нас не держали в курсе хода событий в Венгрии, Суслов сказал, что события разыгрались внезапно и не было времени для консультаций.
— Это, — отметил я, — принципиальные вопросы. Консультации дело необходимое, но их нет. Политический консультативный комитет Варшавского Договора, например, вот уже год, как не собирается.
Намечено было созвать его в январе, тогда как в те дни каждый день отлагательства вызывал бы большое кровопролитие.
Я сказал ему, в частности, что нам кажется странным употребляемый теперь термин «преступная шайка Ракоши — Герэ» и считаем, что это не способствует сплочению всех венгерских коммунистов.
— Ошибки Ракоши, — сказал Суслов, — создали трудное положение и вызвали недовольство среди народа и коммунистов.
Мы попросили их конкретно рассказать нам об ошибках Ракоши и Герэ, и Суслов привел нам целый ряд общих соображений, с помощью которых он старался свалить на них всю ответственность за происшедшее. Мы попросили привести какой-нибудь конкретный пример, и он сказал нам:
— Вот, например, вопрос о Райке, который был назван шпионом без подтверждения этого документами.
— Беседовал ли кто-либо с Ракоши об этих делах, делал ли ему кто-либо внушение? — спросил я.
— Ракоши не принимал внушений, — последовал ответ.
В то же время мы совершенно расходились с Сусловым во мнениях в связи с отношением к Гомулке и его взглядам.
— Гомулка, — сказал я Суслову, — снял коммунистов, старых и верных руководителей и офицеров, и сменил их другими, теми, кто был осужден диктатурой пролетариата.
— Он опирался на знакомых ему людей, — сказал Суслов. — Надо давать Гомулке время, а затем уже судить о нем.
— А ведь о его взглядах и действиях уже можно прекрасно судить, — возразил я ему. — Чем объяснить антисоветские лозунги, под которыми он пришел к власти?!
Суслов сделал гримасу и тут же возразил:
— Это не дело рук Гомулки, к тому же он теперь сдерживает их.
— Ну а его взгляды и его заявления, например, о церкви?
Суслов произнес мне целую речь, «доказывая», что это просто «предвыборная тактика», что Гомулка «занимает правильную позицию» в отношении Советского Союза и социалистического лагеря, и т. д. и т. п. Мы расстались, не договорившись друг с другом.
Так закончилась дискуссия об этой трагической странице истории венгерского народа, как и истории польского народа. Контрреволюция была подавлена где советскими танками, а где польскими, но была подавлена врагами революции. Однако беда и трагедия не закончились, лишь был дан занавес, а за кулисами Кадар, Гомулка и Хрущев продолжали свои преступления, пока не довели до конца свою измену, реставрировав капитализм.
Хрущев чего только ни делал, чтобы именем Ленина скрыть свое предательство, поэтому разражался псевдоленинской фразеологией, мобилизовал всех псевдофилософов-либералов, выжидавших момент, чтобы приспособить для ревизионистских линий (которые они вытаскивали из старого социал-демократического арсенала) ленинские маски, подходящие для современной обстановки экономического развития, для «нашей эпохи превосходства социализма» и «достижения, особенно Советским Союзом, стадии строительства коммунизма».
Хрущевизм извратил марксизм-ленинизм, объявил его уже преодоленным, поэтому в последующем он объявил преодоленной и фазу диктатуры пролетариата, провозгласив подмену ее «общенародным государством». В то же время Хрущев, будучи последовательным на своем пути предательства, и партию пролетариата должен был подменить «общенародной партией». Следовательно, согласно Хрущеву, Советский Союз переходил «в высшую стадию коммунизма», между тем как в действительности в этой стране еще отставали промышленность, сельское хозяйство, а рынки пустели.
Хрущев и его теоретики трезвонили день-деньской о своем блефе. На улицах, на фасадах зданий и промышленных объектов виднелись даже плакаты, на которых крупными буквами было выведено: «Догнать и перегнать США». Предатель вопил с трибун собраний, заявляя: мы перегнали Америку на том и на сем секторе, перегоним ее в сельском хозяйстве (причем намечал и сроки), мы закопаем капитализм и т. д. Ревизионистские теории развивались, обрабатывались, распространялись во всех капиталистических странах руководителями-предателями псевдомарксистских партий и всякого рода философами-лжемарксистами.