Книга Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб - Александр Дюков

Смысл совершаемых перемещений был ясен абсолютно всем: террористы хотели иметь дополнительную гарантию, что в случае подрыва здания никто из заложников не уцелеет. И яснее всего понимали это заложники. «Договориться с бандитами все равно было нельзя, и войну за один день никто бы не прекратил — мы это прекрасно понимали, — вспоминала потом студентка Татьяна Коплакова, — и молились на наши спецслужбы: „Хоть бы они хоть что-то придумали, и я выжила!“»[289]

Когда в полдвенадцатого из здания вышла группа детей в сопровождении доктора Рошаля и представителей Красного Креста, радости и в оперативном штабе, и вокруг оцепления не было предела. Террористы отпустили восьмерых детей в возрасте от шести до двенадцати лет: семерых россиян и гражданку Швейцарии.

Дети шли парами, взявшись за руки — как на школьной экскурсии. Помощник президента Сергей Ястржембский вышел навстречу, взял за руку одного из мальчиков и спросил, правда ли, что в зале осталась его мама. Мальчик кивнул.

Но больше всего радости, конечно, было у родственников детей. Надежда Панкратова — та самая, которая в ночь захвата в отчаянье пыталась прорваться сквозь милицейское оцепление к зданию ДК и у которой в заложниках оказались дочка и двое внучек, теперь была сама не своя от счастья: по крайней мере, внучки Наташа и Ксюша были теперь с ней![290]

Девочки рассказали и то, как их отпустили:

«Нас вывели в коридор — мы ждали долго, но никто за нами не приходил. Не могли связаться с представителями Красного Креста, чтобы они нас вывели. Мы снова вернулись в зал. Потом нас снова собрали и повели в коридор. И отпустили. Мама с классом остались там».

Этот рассказ подтверждал: террористы услышали сигналы российских властей. Конечно, в оперативном штабе прекрасно понимали, что этот поступок будет активно эксплуатироваться террористами при ведении информационной войны — однако восемь спасенных ребятишек стоили того. В следующий раз, по словам доктора Рошаля, террористы собирались выйти на связь в три часа дня — они явно ожидали новых уступок со стороны властей.[291]

А иностранные дипломаты, так и не дождавшись освобождения свои граждан, стали разъезжаться…

* * *

То, что террористы отпустили восьмерых детей, ситуацию не разрядило. Родные и близкие заложников восприняли это как результат проведения ими антивоенных митингов — и, естественно, решили их продолжить.

Новый митинг проходил у здания ДК — так, чтобы террористы могли его видеть. Близкие заложников и оказавшиеся в момент захвата вне здания актеры мюзикла стояли с антивоенными плакатами под моросящим дождем. Милиция оттесняла от них всевозможных зевак и пришедших помитинговать пацифистов; актеры пели партии «Норд-Оста». Время от времени митингующие впадали в истерику. «Нас пытаются запугать, — вдруг начала кричать одна из них, — всех, кто резко протестует здесь против военных действий в Чечне, милиция берет на заметку! Вон тот полковник всем этим руководит!»[292]

Освещение этих митингов прессой было очень странным. Освещая митинги на Васильевском спуске и у захваченного здания театрального центра, журналисты почему-то в большинстве случаев опускали слово «вынужденные», и у постороннего наблюдателя могло создаться впечатление, будто это — инициатива родственников заложников, а вовсе не террористов. С экранов телевизоров и в эфире радиостанций звучали призывы к капитуляции перед террористами, к выполнению всех их требований. Чем руководствовались родственники заложников, говоря это, было понятно, а вот чем руководствовались журналисты, давая все это в эфир — нет.

Поведение большинства журналистов была весьма примечательным — и даже родные заложников видели это и просто ненавидели журналистов. «Когда парню, который стоял на митинге, стало плохо, он прислонился к решетке, женщина-врач кричала „Воды!“, а вместо этого первой прибежала телекамера, — вспоминал один из „пишущих“ журналистов, — парень взревел: „Уберите камеру!“. Они ненавидели нас, потому что мы просили их сказать: как ваше имя, кто у вас там, а нельзя ли повернуть фотографию, камера не берет, а потом толпой отбегали к другому „ньюсмейкеру“. И милиция в кои-то веки вела себя человечнее, чем журналисты».[293]

Акцент, делаемый многими комментаторами на национальности террористов, способствовал разжиганию межнациональной розни и понемногу начинал раздражать руководство оперативного штаба. Когда на очередной пресс-конференции генерала Владимира Васильева спросили, все ли террористы — чеченцы, тот сорвался.

— Оставьте такие вопросы при себе, — резко сказал он журналисту — Я же вас не спрашиваю, какой вы национальности.[294]

Допустить межнациональных погромов было нельзя, и власти предприняли ряд мер. Недавнее заявление Владимира Васильева о «жестких мерах» против несанкционированных массовых сборищ было лишь одним из них. Одновременно был ужесточен режим регистрации приезжих в Москве и Московской области; было заявлено, что все лица, не имеющие регистрации, будут срочно депортированы. Это заявление носило скорее декларативный характер: оно должно было показать людям, что власти сами решают вопрос с приезжими, и тем самым, снять угрозу погромов.

В три часа дня президент провел совещание с министром внутренних дел Грызловым и директором ФСБ Патрушевым, где выразил серьезную озабоченность в связи с учащающимися угрозами в адрес чеченцев.[295]«Одна из целей террористов, — сказал Путин, — посеять межнациональную рознь. Чеченцы, как и другие наши соотечественники, защищают интересы России и будущее своей республики. Многие это делают в Чечне, с оружием в руках, а подчас и ценой своей жизни».[296]Действительно, сражавшихся на стороне российских войск и сотрудничавших с ними чеченцев было больше, чем в рядах террористов.

Была создана специальная горячая линия для сообщений о проявлениях экстремизма; власть всеми силами пыталась не допустить в стране вспышки антикавказских настроений.

Одновременно было решено еще раз продемонстрировать террористам готовность российских властей к уступкам. Выйдя после совещания с президентом к прессе, директор ФСБ Владимир Патрушев сказал, что, если заложники будут освобождены, террористам будет гарантирована жизнь. От того, воспримут ли это заявление террористы благосклонно, зависело освобождение оставшихся в здании детей.