Книга Россия и Южная Африка. Три века связей - Ирина Филатова

Позже было доказано, однако, что Пинара произвели в фехт-генералы 15 сентября 1900 г. [211] И ведь даже на Нелидова, категорически отвергшего предложения Жубер-Пинара, он произвел «впечатление человека вполне добросовестного, убежденного и вполне заслуживающего внимания» [212].

Был ли он патриотом, утратившим чувство реальности из-за своего фанатизма? Или просто авантюристом? Или в нем как-то сочеталось и то, и другое? Мы не нашли окончательного ответа на этот вопрос.

Глазами африканерского поэта

«Черные» африканцы с Юга Африки в Российской империи не бывали. Африканеры — делегация министров Трансвааля и Оранжевой республики и несколько участников англо-бурской войны — оказались настолько поглощены войной, что им было не до записей впечатлений от недолгих дней пребывания в России.

Из тех скудных заметок, которые сохранились, приведем письма Кристиана Лейполда (1880–1947), одного из самых известных африканерских поэтов.

Он побывал в Москве в середине 1908 г. Eще не знаменитый поэт и писатель — первая его книга вышла лишь в следующем году. А тогда он был врачом и стремился в Европе и Америке усовершенствовать свое медицинское образование.

О путешествии в Россию рассказал в письме, посланном в Kейптаун 22 июля 1908 г. Причина поездки: «Я слышал в Берлине о достижениях русской медицины» [213]. Россия привела его в восторг. «Путешествие в Россию оказалось одним из самых интересных, из всех, что я до сих пор совершил», — писал он.

Путешествие стало полезным с профессиональной точки зрения.

«Мое путешествие в Россию оказалось выгодным в том отношении, что оно дало мне возможность познакомиться с методами русской медицины. Они определенно очень хороши и во многих отношениях опережают английские. Даже в маленьких городах есть небольшие больницы, и хотя я думал, что ситуация с гигиеной будет не слишком хорошая, в том, что касается санитарных условий, мне не на что было пожаловаться — они везде были значительно лучше, чем в Австрии или Италии».

Его приятно удивила общая ситуация. «Это путешествие совершенно изменило мой взгляд на Россию», — писал он. «Страна богата, хорошо обработана, и, на взгляд иностранца, хорошо управляется».

О Москве:

«Самое лучшее был сам город. Он великолепен, стоит на холмах, и это делает дома неровными и разбивает монотонность прямых линий, которые видишь в Варшаве или Берлине, с очаровательными поворотами и изгибами, церквями в греческом стиле с минаретами, возвышающимися над домами и многочисленными широкими улицами с широкими тротуарами. Над всем возвышается Кремль с его тридцатью часовнями и едва ли не сотней шпилей, золотыми куполами и широкими покрытыми патиной зелено-серыми крышами. Общественные здания очень красивы, особенно университет, царская библиотека, нумизматический музей и почтамт».

Но особенно поразили его пестрота и многообразие толпы на московских улицах.

«Я никогда еще не видел такого разнообразия человеческих видов, как те, что толкаются на московских улицах. Вы можете представить себе живописность всего этого: одетые, как денди, французы, грубовато-добродушные немцы, усталые финны, фанатично выглядящие армяне, кричаще одетые хорваты, татары, герцеговинцы, тибетцы в шляпах с широкими полями, китайцы с длинными косичками, японцы, у которых носы “загнуты, как лепестки цветов”, чрезвычайно удовлетворенные своими маленькими персонами, парсы из Баку в белых одеяниях, высокие казаки с Вислы и еще более гигантские курды, персы в малиновых шалях, монголы со звенящими колокольчиками и посреди всего этого, постоянно, как поток желтой воды, текущей в море, или слюдяная жилка, сверкающая в пласте разноцветного конгломерата, идет строй военных в зеленых с золотом и серебром мундирах, лязгая шпорами и бряцая шпагами. Такой смеси цвета, форм и рас я никогда прежде не видел…»

А ведь он повидал к тому времени уже многие страны мира.

В отличие от многих путешественников, Лейполд не возмущался русской бюрократией.

«С властями у меня не было ни малейших проблем <…> чиновники вежливы и любезны — куда более, чем прусские чиновники в Кенигсберге или Мемеле <…> Паспортный контроль был очень строгим», но чиновники оказались уступчивыми. «Меня предупредили, что нельзя провозить с собой книги, но я забыл упаковать две английские медицинские работы, и, следовательно, должен был взять их с собой. На границе они вызвали большой интерес у чиновников, и поскольку они понимали только русский, а я совсем ничего не знал об этом языке, я не надеялся вернуть эти книги. Однако, после длительных уговоров меня оставили с ними в покое».

Что Лейполду не понравилось? «Россия — самая дорогая страна из всех, где я побывал». Правда, он оговорился, что может судить только по ценам в ресторанах гостиниц, где говорили на иностранных языках, т. е. дорогих гостиниц.

Чем объяснить его восхищение Россией? Может быть, в немалой степени и тем образом России, который возник в среде африканеров во время англо-бурской войны.

Позиция России в англо-бурской войне объясняет, вероятно, и более широкий интерес к истории нашей страны среди буров. В 1912 г., к столетию нашествия Наполеона на Россию, в Южной Африке на языке африкаанс вышла книга об этой войне: с картами, схемами событий и сражений. Издатели считали, что читательская аудитория у такой книги будет. Из нее африканеры узнали слова «Бородино», «Березина», «Смоленск» [214] и, читая ее, сопоставляли, вероятно, борьбу россиян против французов со своей борьбой против англичан…

Иммиграция из России

Останавливаясь на мысе Доброй Надежды с начала XIX столетия, моряки первых российских кораблей встречали то одного, то другого россиянина — забрасывали их туда сплетения судеб. Есть даже сведения, что один из «птенцов гнезда Петрова», оказавшись в Голландии, перебрался потом в Капскую колонию, и его потомки известны по сей день.

Но это были лишь единицы. Сколько-то заметной российской общины в Южной Афирке не было до 1880-х.

В Государственном архиве ЮАР хранится странный документ. Датирован 14 февраля 1882 г. Послан в Кейптаун комиссару коронных земель и общественных работ. Подписан: Адалберт Буковский, граф Лелива. Автор просил разрешения «привезти восемь тысяч душ сюда — все немецкие сельскохозяйственники, живущие в настоящее время на Волге, в России». Автор послания объяснял, что эти немцы эмигрировали в Россию во второй половине XVIII в. и заняли определенные территории в ней, благодаря «манфесту» Екатерины II. Далее он объяснял, что эти иммигранты и их потомки должны покинуть Россию до 1885 г. Он называл себя управляющим их эмиграцией и объяснял, что он уже договорился об их эмиграции в Аргентину и Бразилию. Но немцы решили сменить предполагаемое место жительства и направиться в Южную Африку по рекомендации Буковского.

Буковский настоятельно рекомендовал их южноафриканской администрации.

«Я могу добавить, — писал он, — что вышеозначенные люди не нуждаются в средствах. Будучи весьма трудолюбивым народом, большое число из них благополучны. Они не будут, таким образом, бременем для правительства, но, наоборот, смогут сослужить добрую службу Колонии в отношении военных операций во время войны, особенно потому, что во время их пребывания в России они должны были постоянно противостоять одному из самых воинственных народов — татарам» [215].