Книга Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945 - Джеймс Макговерн

Борман получил эту радиограмму. По собственной прихоти, он преднамеренно воздержался от информирования Дёница о смерти Гитлера и о том, что гроссадмирал, следовательно, уже является законным главой государства. Но это ключевое упущение составляло суть плана.

Геббельс и Борман решили, что наступило время не сдаваться русским, но вести с ними переговоры. Генерал Кребс, говоривший по-русски, был выбран переговорщиком. Ему поручили сообщить русским военным властям, что Гитлер мертв, и передать им имена тех лиц, которые назначены в новое правительство. Ему следовало также передать письмо, написанное и подписанное Геббельсом и Борманом, которое содержало аналогичную информацию и адресовалось Сталину. По существу, Кребса уполномочили договориться о перемирии — с тем, чтобы новое правительство смогло быть сформировано и повести дальнейшие переговоры.

План был иллюзорным. Русским ничего не было нужно, кроме безоговорочной капитуляции. Геббельс и Борман сидели в бункере как в западне, и русские могли захватить их в любое время, теперь точно зная их местоположение. Но в этом последнем приступе фантастического осмысления реальности Геббельсу терять было нечего. В случае провала мирного предложения он приготовился осуществить свое прежнее решение — покончить жизнь самоубийством.

Для Бормана ситуация выглядела иначе. Он был полон решимости жить дальше. Если план осуществится, его признают полномочным членом нового правительства и, возможно, обеспечат гарантией безопасного ухода из Берлина. Тогда он отправится к Дёницу в качестве привилегированного эмиссара.

Но пока реакции русских на миссию Кребса не было, Борману приходилось воздерживаться от информирования Дёница о смерти Гитлера. Страх, который внушал всем Борман, и власть, которой он пользовался, исходили от близости к фюреру. И если Дёниц узнает, что Гитлер мертв, он может не пожелать принять Бормана в качестве своего советника. Дёниц даже может воспользоваться услугами Гиммлера — для формирования правительства без Бормана.

С русскими связались по радио, и они согласились принять германского представителя. Около полуночи Кребс отправился пешком по развалинам на позиции русских в указанном месте. Его сопровождали два солдата, переводчик и начштаба коменданта Берлина генерала Вейдлинга полковник Теодор фон Дуфвинг.

Кребс был полноватым мужчиной среднего роста. Бритоголовый, он имел на лице шрамы от недавно залеченных ран, полученных во время воздушного налета в марте, кребс был одет в кожаный плащ, на шее — Железный Крест. Однако для этого визита последний начальник Генштаба не взял с собой привычный монокль.

Когда Кребс ушел, Геббельсу и Борману ничего не оставалось, как только ждать реакции на его миссию. На рассвете следующего дня, 1 мая, они все еще не имели известий от Кребса или русских. В 7.40 утра Борман с понятным нетерпением отправил еще одну шифровку в Плён:

«Гроссадмиралу Дёницу (секретно и лично).

Волеизъявление вступило в силу. Выезжаю к вам возможно скорее. До моего прибытия вам, полагаю, следует воздерживаться от публичных заявлений.

Борман».

Дёниц, конечно, ничего не знал о каком-либо волеизъявлении. Ему не сообщили еще о смерти Гитлера. И Борман, фактически, не стремился к нему «как можно скорее», поскольку решил дождаться каких-либо вестей от Кребса.

Вести пришли в середине утра, когда в бункере появился полковник фон Дуфвинг. Его с Кребсом принимал командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник Василий Чуйков. Кребс все еще вел переговоры с Чуйковым. Он не добился большого прогресса, поскольку позиция русских оставалась простой и непреклонной. Они заявили, что примут только немедленную и безоговорочную капитуляцию Берлина и обитателей бункера.

Фон Дуфвинг взглянул на Геббельса и нашел его спокойным, не подающим признаков страха. Полковник почувствовал, что, в противоположность Геббельсу, Борман дрожал и был озабочен лишь сохранением своей жизни. Однако ни Геббельс, ни Борман не согласились на капитуляцию. Вернулся Кребс. Когда он появился около полудня в бункере, то смог только повторить то, что уже сообщил фон Дуфвинг.

Это означало конец Геббельса. Он стал готовиться к сведению счетов с жизнью. Борман же начал планировать побег из бункера. Но сначала следовало сообщить Дёницу о реальной обстановке. Теперь не оставалось причин, чтобы скрывать от него достоверную информацию. И вот в 2.46 ночи, через двадцать четыре часа после самоубийства Гитлера, в Плён была направлена радиограмма:

«Гроссадмиралу Дёницу (лично и секретно).

Вручить только курьером.

Фюрер умер вчера, в 15.30. В своем завещании от 29 апреля он назначает вас президентом рейха, Геббельса — рейхсканцлером, Бормана — министром партии, Зейс-Инкварта — министром иностранных дел. Тесты завещания, по приказу фюрера, направляются вам и фельдмаршалу Шёрнеру, а также за пределы Берлина для сохранения в надежном месте. Борман постарается прибыть к вам сегодня для разъяснения обстановки. На ваше усмотрение оставляется форма и время объявления решения о вашем назначении вермахту и народу.

С подлинным верно — Геббельс, Борман».

Теперь Дёниц узнал наконец, что Гитлер мертв и что он свободен в своих действиях. Дёниц прочел также, что Борман пытается к нему пробраться, чтобы «разъяснить обстановку». Относительно этой части замысла у Дёница было собственное мнение. Он стал отмежевываться от наиболее одиозных из оставшихся нацистских паладинов. Днем раньше он сообщил Гиммлеру, что не представляет себе, как он «мог бы использовать» в дальнейшем услуги рейхсфюрера СС. Теперь Дёниц издал приказ об аресте Геббельса и Бормана в случае их появления в Плёне.

«В тяжелой ситуации, в которой мы оказались, — вспоминал Дёниц, — я не мог позволить, чтобы меня обременяли вмешательством извне».

Борман, очевидно, намеревался добраться до Плёна. Конечно, он не знал о приеме, который ему готовится. Никто из обитателей бункера не мог припомнить, чтобы Борман называл какое-либо другое место назначения. Но тогда Борман делился сокровенными мыслями только с Гитлером, и если он держал в голове другой замысел, то не стал бы рисковать раскрытием его деталей.

Определенно лишь одно: Борман хотел выбраться из Берлина живым, и последний шанс для этого появился. У миссии Кребса был один осязаемый результат. Русские впервые получили представление о том, где находится бункер и кто в нем обитает. Их артиллерийский обстрел имперской канцелярии стал более яростным и точным. Им противостояла лишь боевая группа Монке, наскоро сформированная часть из почти трех тысяч моряков, пожилых ополченцев, членов гитлерюгенда и эсэсовцев. У них заканчивались боеприпасы.

О спасении из осажденного бункера при дневном свете не могло быть и речи, поэтому Борману пришлось до ночи терпеть русскую канонаду и опасаться того, что русские могли захватить бункер в любой момент. Фактически, под его командой оставалось около шестисот солдат, партийные работники, госслужащие, секретари-женщины, которые остались в комплексе бункеров. Но со смертью Гитлера Борман больше не внушал беспрекословного подчинения. Он был одним из потенциальных беглецов, как и все другие, большинство из которых неистово носились вокруг «как цыплята с отрубленными головами», по выражению одного из обитателей бункера.