Книга Зимняя вишня - Владимир Валуцкий

— Как — уехали?..

— Автобусом. Отыграли утренник — и уехали.

— Как это может быть! — воскликнул Пал Палыч. — Какой утренник?

— «Тома Сойера», — сказал сторож. — При полном аншлаге.

— Я старый болван, — Пал Палыч схватился за голову, потом за сердце и опустился на стул.

— Запамятовали, — сочувственно догадался сторож.

— Старый дурак… — повторил Пал Палыч. — Я ведь решил, что утренник завтра, а «Сойер» — вечером… Который час? — вскочил он.

— И, Пал Палыч, — сказал сторож. — Вечерний поезд уже час, как ушел.

— Первый раз за сорок лет! — с тоской произнес Пал Палыч и сел опять на стул, и глядел то на сторожа, то на Катю растерянно и виновато. — Господи, срам какой… как же они… кто же вместо меня-то?

— Филинов сыграл, — успокоил сторож.

— Что он сыграл, Филинов, что ты понимаешь! — сердито отмахнулся Пал Палыч. — Фу ты, господи… — повторил он, отдуваясь. — За сорок лет — первый раз… Слушай, Петр Фомич, — поглядел он на сторожа. — Ваш… гастроном — до которого часа торгует?..

Катя, уставшая за день, скоро заснула за барьером ложи, на креслах, укрывшись диковинным реквизитным салопом. В зале был полумрак, зато сцена с не размонтированной декорацией была освещена ярко, а на ней, как в странной пьесе, сидели за столом сторож с Пал Палычем, и стояла перед ними бутылка портвейна и закуска в виде консервов и квашеной капусты, и сторож говорил и говорил без умолку:

— А потом, Пал Палыч, вы к нам с ТЮЗом приезжали, было? «Платон Кречет» — на выездных, а «Мать своих детей» — в клубе Нахимсона!

— Нахимсона, — кивнул Пал Палыч. Оказавшись на сцене, под привычными лучами софитов, он отошел и успокоился. — Все-то ты знаешь, все помнишь, Фомич, тебе бы мемуары писать!

— А как не помнить! — сказал сторож. — Я тоже при театральном деле не первый год! Я и супругу вашу помню, царствие ей небесное…

— Ты что, типун тебе на язык! — Пал Палыч суеверно постучал по дереву стола. — Жива она и здорова!

— Жива? Значит — за здравие! — сторож разлил, и они выпили понемножку. — А в Раздольном вы играли, это уже после войны — помните?

— Осенью!

— Яблок было в том году!.. Профессора вы играли, этого… Непревзойденно играли! — одобрил сторож, провел ладонью под подбородком, изобразив несуществующую бороду и, откашлявшись, продекламировал: — «И я остаюсь тут, с моим народом и с нетопленным университетом… потому что чести, значит, участвовать в революции, не отдам… ни за какие коврижки!»

Пал Палыч развел руками:

— Ну, брат, мне — далеко, если б я так играл — давно бы в лауреатах ходил!

А сторож разохотился и радовался случаю блеснуть перед знатоком своими актерскими талантами:

— А «Царя Федора Ивановича»? Я царь или не царь?.. Царь или не царь?! — повторил он грозно и требовательно, даже топнув ногой.

— «Ты — царь!» — зааплодировал, смеясь, Пал Палыч. — Браво!

— Браво! — закричал сам себе сторож и налил еще по рюмочке. — А поглядишь, Пал Палыч, — и верно: кого вы только не играли! Монархию — играли? — начал он перечислять, загибая пальцы. — Гражданскую играли. «Оптимистическую»!.. И пятилетки играли, и войну… Да по вас историю нашего государства проходить можно!

— А это потому, Петр Фомич, что в России надо жить долго! Многое увидишь.

Сторож поднял рюмку:

— Ну — смотреть вам — не пересмотреть! — Они чокнулись, Пал Палыч отставил рюмку и закусил капустой.

— А вот погоди, — сказал он загадочно, — привезу к вам в конце сезона новый спектакль — там как раз все, о чем ты говоришь… В одной судьбе, в одном человеке, понимаешь? В тебе, во мне…

— Ага, — сказал сторож, но, судя по всему, не понял.

— Как тебе объяснить… — Пал Палыч почесал голову, за одно тронул порозовевшие щеки, кивнул на бутылку: — Мысли по древу поплыли… Ну вот — сидим мы с тобой сейчас, вроде вдвоем — а ведь уже не вдвоем! И ты здесь, и я здесь, и оно здесь — время! И прикоснись ты к нему, как вот к этим струнам, — Пал Палыч снял со стены декорации пыльную гитару, — оно зарезонирует, зазвенит!..

Пал Палыч взял аккорд и, нащупывая мотив, запел негромко:

Ходят слухи каждый час:

Петлюра идет на нас…

Пулеметчики — чики-чики…

— Голубчики — чики-чики! — подхватил сторож, но Пал Палыч остановил его жестом.

— Гей, песнь моя! Любимая! — ударил он по струнам, поднимаясь.

Буль-буль, буль-буль, бутылочка

Казенного вина!

Бескозырки тонные,

Сапоги фасонные —

То юнкеры-гвардейцы идут!

И прошелся с приплясом по сцене — но тут из зала неожиданно раздались тоненькие аплодисменты.

Пал Палыч удивленно остановился, вглядываясь в темноту, и увидел аплодирующую из ложи Катю.

— А ты почему не спишь, полуночница?

— Вы так расшумелись, — Катя потерла глаза, — тут уснешь.

— А мы занавес задвинем! — догадливо предложил сторож, которому очень не хотелось, чтобы импровизированный концерт кончился.

— Ну! Это будет неуважение к зрителю, — жестом отменил Пал Палыч закрытие занавеса. — Его величество зрителя нужно уважать. Что прикажете, сударыня? — поклонился он ложе.

— Что вам будет угодно! — Катя устроилась поудобнее.

— Боевое обозрение «Гитлер капут!» — подумав, объявил Пал Палыч. — Из репертуара фронтовой бригады «Катюша»! Айн момент, — огляделся он, быстро соорудил из подручных предметов подобие куклы, и она ожила, мелкой дрожью затряслась в его руках. — «Петруша, — спросил Пал Палыч. — Чиво? — ответил он сам себе голосом Петрушки. — Ты почему дрожишь? — Это не я дрожу, это земля дрожит! — А почему земля дрожит? — А потому что фриц бежит!..»

Затем Пал Палыч лихо взял гитару наперевес и замаршировал по сцене:

Скажи-ка, Гитлер, ведь недаром,

Подобно ракам и омарам,

Мы пятились назад?

Мы пятились назад — айн, цвай!..

— Артист Артемьев вернулся из окружения, — доложил он сторожу, — в ваше распоряжение!..

— Ну даешь, Палыч! — восторженно и не по уставу отозвался тот.

— А я знаю, — хлопая в ладоши, крикнула Катя, — это у Виктора Ильича есть в пьесе!

— Это сейчас — у него в пьесе, — Пал Палыч с трудом перевел дух. — А тогда было — в жизни… И еще были дожди вторую неделю, и грязь по колено, и передовая — в полуверсте… Пушки завязли, ни с места!.. Здоровенные бойцы толкают, сибиряки — никак, а нам уже танки на пятки наступают!.. А тут один актер из нашей бригады затесался, сам щуплый, и рука — после ранения, плеть!.. А ну, товарищи, дай местечко, — Пал Палыч надел гитару, как винтовку, подставил плечо под незримую пушку. — Взяли!.. Сейчас проверим, у кого в роте повар лучше! Еще — взяли!.. Да ты ее не под уздцы, ты за жабры, за жабры, Коля, как того сома… тогда — пойдет сама!.. Что — тяжело? А девок как обнимать — так «ой, захожусь… ой, задушишь!..» Ступай, не ленись, родимая!.. — и он напрягался, перебегал с места на место, строил смешные гримасы, а может, это было от боли, потому что рука разгибалась с трудом, — и вот стало легче, ноги перестали скользить, пушка медленно стронулась с места и пошла, уже без помощи героя… а он помахал ей вслед и прижал здоровой рукой к груди беспомощную больную…