Книга Желания - Ирэн Фрэн

Иногда, очень редко, он проявлял, по мнению газет, неосмотрительность, делая ставку на молодых неизвестных кинематографистов, находя их бог знает где, чаще всего на краю света. Сперва он нанял бразильца, и тот снял кино о страстной любви по-южноамерикански; затем предоставил работу одному китайцу, и с тех пор его эпические полотна потрясали планету. Наконец, раскопал где-то одного из последних потомков племени маори, наивно рассказавшего предания своего острова. И всякий раз Командор выигрывал.

Однажды ночью Тренди наконец добрался до самых старых журналов, журналов времен Ирис, ее свадьбы с Командором и короткого мгновения счастья, которое познала «Светозарная». Он с трудом мог представить, что эти годы, годы его детства — счастливые, слишком спокойные и безмятежные, как у любого ребенка, — могли быть для кого-то другого такими наполненными, такими яркими. Возможно ли, чтобы жизнь наскучила, спрашивал он себя, можно ли утратить огонь быстротечной юности, ее изящество, этот особенный дар, похожий на чудо? Неужели это никогда больше не вернется? Тренди было больно думать об этом, ибо теперь он считал, что самые лучшие его дни уже прожиты — на «Светозарной», в объятиях Анны в лесном домике или вечером в гостиной, когда он наблюдал, как на мебели Рут отражается горящий в камине огонь.

Но тогда Тренди вряд ли это осознавал.

И вот сейчас ему предстояло встретиться с этим детством, уже после детства, — временем, несомненно, драматическим, когда началась вражда между «Светозарной» и «Дезирадой». Нюманс положил перед ним журналы тех двух роковых лет, целый час Тренди просто машинально их перелистывал. Наступала ночь, но ему не хотелось спать. В тишине библиотеки возвратились его страхи. Время от времени в конце коридора Тренди слышал легкие шаги Нюманса. Перед уходом, как и всегда, метис опять его о чем-нибудь спросит. Глядя на него строго и осуждающе, он станет повторять: ты должен знать, Тренди, если хочешь вернуть Юдит, ты должен знать. Нюманс предупредил, что сегодня вечером к ним присоединится Берениса. Она умирает от желания посмотреть библиотеку. Нюманс согласился с условием, что она посмотрит только журналы Тренди. Как некстати! Берениса тоже наверняка начнет задавать вопросы. Придется ей лгать. Что придумать? Как выдержать ее взгляд, когда она наклонится над ним в своем облегающем платье? Молчать? Это будет не легко. Тогда Тренди собрался с силами и приступил к поискам.

Едва он просмотрел первые номера, как его страхи испарились, и на смену им пришли чудесные открытия. Журналы того времени были роскошными: на плотной, глянцевой бумаге, с великолепными черно-белыми фотографиями, отпечатанные в дорогих типографиях. Конечно, все это безнадежно устарело, но эта старомодность была такой приятной. Казалось, что упоминаемые в журналах персонажи — газетные магнаты, политики, нефтяные и парфюмерные короли, их супруги, любовницы, манекенщицы, принцессы, певицы, звезды экрана и мюзик-холла — явились из некоего забытого всеми спящего королевства, и чтобы разбудить его, надо просто начать перелистывать под лампами библиотеки эти слегка пожелтевшие страницы. Тренди наткнулся на несколько снимков своей матери времен ее дебютов в кино и на сцене. Он и представить себе не мог, что она была такой юной, такой ослепительной. Он спрашивал себя: почему в момент смятения не подумал о ней, почему ее избегал? Она заслуживала его любви. Думала ли она об этом? Как она распорядилась своей жизнью, своим талантом? Несмотря на ее эксцентричные выходки, несмотря на то, что она почти не уделяла ему внимания, Тренди решил, что мать могла бы ему помочь. Она была из того же времени, что и женщина, которую он искал на этих страницах, она жила с тем же неистовством, так же прожигала жизнь, ездила в тех же машинах с откидным верхом, она, конечно, носила такие же шелковые ажурные чулки, а в глазах у нее было то же лицемерное выражение, сводившее с ума мужчин. И, наконец, как и ту, другую, ее звали Ирис.

Ирис, его мать… Она наверняка знала Командора. Он мог быть одним из ее любовников. Он мог быть его отцом. А как же Флоримон? Однажды недавно, ему тогда было лет пятнадцать-шестнадцать, — Тренди спросил у матери о человеке, чью фамилию он носил. Ирис Спенсер повторила то, что говорила, когда он был маленьким: что отец оставил их еще до рождения Тренди, и больше она его никогда не видела. Фотографий его она не сохранила, что с ним стало — ей неизвестно. Но Тренди хотелось узнать больше. Мать отвечала уклончиво: «Да, Флоримон был очень красивым… Ты же знаешь, в то время… Тогда все было возможно. Занимались черт знает чем. Прекрасным черт знает чем. Люди приходили, уходили, развлекались, прожигали жизнь. Когда наступал вечер, никогда нельзя было с уверенностью сказать, с кем он закончится… Прекрасное время… Теперь весь мир остепенился, посмотри сам, не только ты со своими рыбами и диссертацией — все организуют свои дела, все обдумывают, планируют, все расписано — дети, любовь и все остальное, больше не живут, а проживают…» Ирис Спенсер поправила пышные волосы, попудрила носик, встряхнула меховую горжетку и, расхохотавшись, завела свой излюбленный разговор на тему вечного беспорядка, и Тренди уже не смог больше вставить ни слова.

Таков был мир, из которого она пришла, мир глянцевых снимков в журналах, время молодости Ирис и Командора. Но первая интересная рубрика, обнаруженная Тренди, к его огромному изумлению не имела отношения к человеку, о чьем богатстве и власти он узнал из ежегодников. Речь шла об Ирис Ван Браак. В двадцать лет сестра Рут с триумфом выступила на сцене Ковент-Гардена. Заменив внезапно заболевшую приму, она всего за три дня подготовила одну из самых сложных ролей оперного репертуара. Ей прочили провал, предупреждали, что она сорвет голос. Но «райская птичка с островов» — как прозвали Ирис репортеры за ее экзотическое происхождение — восторжествовала над всеми предвестниками несчастья. На нее набросилась международная пресса. Большая часть фотографий того времени представляла Ирис в финальном дуэте, когда ее Турандот страстно протягивала руки к своему партнеру, и несколько минут спустя в заваленной букетами гримерной, усталую, принимающую поздравления знаменитостей. И всякий раз рядом с ней, еще более гордый, чем она, стоял худощавый молодой человек с острым взглядом, в котором Тренди узнал Дракена. Упоминалось его имя, он считался ее аккомпаниатором. Но самым удивительным было не его присутствие рядом с Ирис. После рассказа Корнелла, после того, что он сам увидел на «Дезираде», Тренди догадывался, что связь между дирижером и хозяином виллы была давней и восходила, вероятно, еще ко временам их молодости. Самым удивительным была радость, освещавшая лицо Дракена. Как этот пылкий молодой человек мог превратиться в худого, сутулого музыканта, подобострастно исполнявшего тысячу и один каприз Констанции фон Крузенбург? Неужели причина была в смерти Ирис? В ее свадьбе? В Командоре?

Командор появился несколько недель спустя. Каким образом, никому не известно. Он был запечатлен на снимке, сделанном в гримерной Парижской оперы, склонившимся к усыпанным бриллиантами пальцам молодой певицы на фоне корзин с цветами. Все это смахивало на официальное признание их отношений. Действительно, в следующих номерах сообщалось о романе Ирис Ван Браак с молодым Командором. На гала-концертах, мировых премьерах — всюду их видели вместе; но человек, которого хроникеры называли «самым заботливым из кавалеров», все время держался позади, позволяя диве царить на переднем плане одной; ее руки в длинных перчатках тянулись к даримым букетам, глубокое декольте переливалось драгоценностями. В статье говорилось, что драгоценности только что подарил певице Командор. Ирис Ван Браак была хороша, невообразимо хороша, более красива, чем полагалось по канонам того времени: высокая, как Рут, с той же гордой посадкой головы, но брюнетка, с густыми, пышными, вьющимися волосами. Она напоминала креолок — чуть-чуть диковатости, плохо скрываемая чувственность, словом, все то, что всю свою жизнь так старательно подавляла в себе Рут. И что в один прекрасный день бесстыдно выставила напоказ ее племянница Юдит. Да, бесспорно, Юдит напоминала Ирис, да что там, она была ее повторением, почти близнецом. Но Ирис была близнецом более благонравным, одетым в туалеты того времени — стягивающие талию пояса, тонкие каблуки.