Книга Святая Эвита - Томас Элой Мартинес

— Вот здесь, — указал сторож.

Солдаты сняли гроб и опустили его на веревках в зияющий ров. Потом засыпали землей и гравием. Сторож воткнул в головах крест из дешевого дерева с концами в виде трилистников.

— Как звали покойника? — достав мелок, спросил он. Арансибия заглянул в тетрадку.

— Мария де Магальди, — ответил он. — Мария М. де Магальди.

— Вот какие бывают совпадения, — сказал сторож. — Вон там, спиной к нам, тот с гитарой, это Аугустин Магальди, певец, «сентиментальный голос Буэнос-Айреса». Умер почти двадцать лет назад, но ему все еще приносят цветы. Говорят, он был первым женихом Эвиты.

— Да, совпадения, — повторил Псих. — Такова жизнь. Сторож написал на поперечнике креста: «Мария М. Магальди». Луна скрылась за облаками, послышалось жужжание пчел.

Фескет был уверен, что не оплошает. Перед тем как отправиться в Главный штаб, он попросил соседку погадать ему на картах таро. «Все будет хорошо, — сказали карты. — В будущем у тебя преследования и призрак мертвой женщины. Но сейчас горизонт чист». Так и получилось. Он вел грузовик так, что коробка скоростей не скрипела, от маршрута не отклонился, параллельные реке авениды были свободны. Между неоготическими башнями церквей на улице Оливос мутно светились большие витражи. Слышалась приглушенная музыка фисгармонии. Как он и ожидал, плиты были заготовлены и яма выкопана. Когда солдаты сняли гроб, музыка умолкла, и из темноты вышел священник, а за ним несколько служек.

— Я должен прочесть заупокойную молитву, — заявил он. — Это будет первый покойник, которого мы хороним на территории церкви.

Он торопливо прочитал несколько молитв. На голове у него не было ни волоска, и желтоватый свет отражался на его лысине, как в каком-нибудь танцзале. Фескета удивило, что сержант Пикард опустился на колени и прослушал службу, молитвенно сложив руки.

— Кирие элейсон. Кристе элейсон![60]— завершил молитвы священник. — Как звали покойного?

— Покойную, — поправил Фескет — Мария М. де Маэстро.

— Дама-благотворительница?

— Что-то вроде того. Подробностей не знаю.

— Почему выбрали такой час?

— Кто его знает, — сказал Фескет. — Я слышал, что она в завещании так попросила. Наверно, была со странностями.

— Видно, не любила суету мира сего. Хотела встретиться с Богом наедине.

— Видно, так, — подтвердил Фескет, которому не терпелось поскорей уехать.

На обратном пути он попросил Пикарда сесть за руль. Только в этом он нарушил приказ Полковника. Думал, что это не имеет значения.

У грузовика капитана Галарсы на авениде Варела лопнула шина, и от внезапного взрыва баранка выскользнула у капитана из рук. Машина сделала зигзаг, уткнулась в тротуар и накренилась, будто прося извинения. Галарса, осмотрев колесо, приказал солдатам выйти. Всем им мерещился какой-то кошмар, и они с опаской вглядывались в темноту. За длинной решетчатой оградой виднелись ряды окон высокого здания больницы Пиньеро. В окнах показались больные в пижамах и стали кричать:

— Эй, вы, потише!

Какая-то женщина с огромным животом, упершись руками в бока, завопила:

— Не мешайте спать!

Галарса с невозмутимым видом вытащил револьвер и прицелился в нее:

— Если не закроешь окно, я тебе его закрою пулями.

Он говорил, не повышая голоса, и слова его растворялись в темноте. Но тон был таков, что, должно быть, его услышали. Женщина прикрыла лицо руками и исчезла. Прочие больные погасили свет.

Минут десять потратили на замену покрышки. У входа на кладбище Флорес их ждал сторож с гноящимися глазами, одна нога у него была короче другой. Могилы были невысокие, скромные и образовывали лабиринт, то и дело преграждая дорогу и вынуждая делать объезд. Гроб понесли четверо солдат.

— Он почти ничего не весит, — сказал один. — Как будто там ребенок.

Галарса приказал ему замолчать.

— Возможно, там кости, — сказал сторож. — Здесь в двух случаях из трех хоронят кости.

Они прошли мимо белого мавзолея основателя кладбища и свернули налево. Луна то показывалась, то пряталась через короткие интервалы. Позади ряда сводчатых склепов, где покоились жертвы желтой лихорадки, были выкопаны две большие ямы, обмазанные цементом.

— Вот здесь, — сказал сторож. Он достал ведомость и попросил Галарсу расписаться.

— Подписывать не буду, — сказал капитан. — Это покойник из армейских.

— Сюда никто не входит и не выходит без расписки. Такой порядок. Если нет подписи, не будет погребения.

— Тогда, возможно, будет больше чем одно погребение, — сказал капитан. — Возможно, их будет два. Назовите ваше имя.

— Можете прочитать его на моей бляхе. Я уже двадцать лет служу на этом кладбище. Говорите фамилию покойного.

— Его фамилия NN. Такую фамилию мы в армии даем всем сукиным сынам.

Сторож дал им веревку, чтобы опустить гроб в яму, и удалился по сосновой аллее, проклиная эту ночь.

Полковник представлял себе свое задание в виде прямой линии. Он выезжает из ВКТ. Едет два километра по авениде Кордова. Входит во Дворец санитарии, он же Дворец воды, через одну из боковых дверей. Приказывает выгрузить гроб. Направляет тело по назначению. «Две пустые опечатанные комнаты, — сказал Сифуэнтес, — в юго-западном углу Дворца санитарии». Трудность будет в том, чтобы солдаты пронесли тело целым и невредимым по винтовой лестнице на третий этаж. «Целым и невредимым» — эти прилагательные еще никогда не употреблялись по отношению к смерти. Теперь все слова казались ему незнакомыми.

По дороге Полковник частично пересмотрел свой план. В сюжете появилась новая фигура: сержант Ливио Гандини. В последний момент Полковник решил забрать его у кларнетиста Галарсы. Хотя никто об этом не знает, он сам, Моори Кёниг, повезет подлинное тело. Ему требовалось больше поддержки, больше уверенности. Теперь ход событий должен быть следующим. Солдаты оставят гроб на третьем этаже Дворца санитарии. Под надзором Гандини они возвратятся в машину. Он, Моори Кёниг, включит лампу дневного света. Перенесет Покойную в комнату в юго-западном углу. Накроет гроб брезентом. Запрет дверь на висячий замок. Et finis coronat opus, как сказал бы мумификатор.

В течение дня Полковник несколько раз обследовал то место. Три раза он поднялся и спустился по винтовой лестнице. Изгибы ее были узкими, и не было другого выхода, как только нести гроб в вертикальном положении. Он был готов ко всему. Как заговорщик, он повторял эти слова: «ко всему».

Молча вел он машину по авенидам. И вдруг его передернуло. История! Неужели история такова? Человек может спокойно войти в нее и из нее выйти? Он ощущал легкость, как если бы находился внутри другого тела. Быть может, ничего не происходит из того, что по видимости происходит. Быть может, история строится не из реальностей, а из грез. Людям снятся разные события, а потом писатели придумывают прошлое. Жизни нет, есть только рассказы.