Книга Осколки любимого сердца - Марина Серова

— Кто — «они»? — зачем-то спросила я, хотя это было и так понятно.

— Эти — из органов опеки. Забрали мужичков моих. Сказали — суд был, вам повестку присылали. А я не знаю — какая повестка, почему, за что суд? Куда ребят уводите, кричу. Это мои дети, я им мать. А участковый мне — какая ты им мать, алкашня проклятая, ты посмотри на себя… Детям три с половиной года, а они обовшивели у тебя и оборванные все… на кусок хлеба, говорят, как волчата бросаются.

Она зажмурила глаза и издала какой-то полувсхлип-полустон. Две слезы вытекли из-под сжатых ресниц.

— В общем, лишили меня родительских прав, — сказала она потом тихо. — Мужичков в детдом отправили, меня тоже хотели, на принудиловку… Хорошо, соседка отстояла. Она последняя была, кто в меня поверил, Галина-то. К себе взяла… Отпаивала-откармливала, стерегла, как кошка, за порог не давала выйти. Я помню, что кричала, ругалась на нее, обзывала всяко. А потом какая-то хандра накатила. Ни есть, ни пить, ни спать — ничего не хотелось. И в груди какой-то ком.

— Ушло, значит, ощущение праздника?

— Да какой там праздник? Повеситься я хотела. Ночами выла. Как вспомню мужичков своих, как ножки-ручки да попки розовенькие им целовала, когда из роддома вышла… И как подумаю — нет их теперь у меня… А мне тогда зачем на свете жить?

Погромыхивая железом, к нам подкатил наконец поздний трамвай. Не говоря ни слова, Вера встала с лавки и проворно запрыгнула на подножку. Я — следом.

* * *

В полном молчании мы проехали несколько остановок, вышли на конечной и свернули в узенькую улочку, своего рода аппендикс длинного переулка. Здесь, притертые со всех сторон новостройками и сверкающими от полировки офисными зданиями, стояли бог знает как сохранившиеся трехэтажные домишки, обреченно ожидающие сноса. Возле одного из них мы и остановились, а затем нырнули в грязный проем подъезда.

— А вы что хотели-то от меня? — вдруг, словно опомнившись, спросила Вера. Она немного отошла от горьких воспоминаний и теперь, наверное, казнила себя за откровенность и за то, что не смогла избавиться от меня еще по дороге к дому.

— Мне нужен адрес или телефон одной вашей знакомой, — ответила я. — А это что, ваш дом?

Я постаралась не выдать своего отвращения, но уж не знаю, насколько это получилось. У меня нет предубеждения против бедности; в своей жизни мне хоть и не часто, но доводилось встречать людей, которые при малом достатке сохраняли удивительное достоинство. Но жильцы этого дома себя просто не уважали. Об этом можно было судить и по вони в подъезде, и по исписанным стенам, и по грязным, обшарпанным дверям квартир.

— Не мой, не мой это дом, — ответила Вера тревожной скороговоркой. — Мы тут… я тут… на несколько дней только остановилась. Потом съедем. Мы теперь часто съезжаем.

Она остановилась у двери с повисшими полосами рваного дерматина и постучала условным стуком: три раза громко и два — потише. Дверь открылась сразу, как будто по ту сторону нас ожидали уже не первый час.

— Мама! Мама! — Из квартиры выскочили и затеребили Веру за подол два совершенно одинаковых мальчугана — белоголовых, белокожих, с такими же большими и серыми, как у Веры, глазами. — Мама, а почему ты так долго? Мам, а мы обедали уже! Тетя Галя нас в кафе водила, вот!

— Никого не встретили? — испуганной птицей склонилась к ним Вера.

— Нет, Верунчик, никого, — ответила за ребят невысокая, даже маленькая женщина с мягкой улыбкой, появившись у них за спинами.

Я прошла вслед за Верой в маленькую и очень бедно обставленную квартиру. В этом жилище было минимум мебели, но и ту, что была, трудно было назвать полноценной меблировкой. Дырявый диван с подложенными вместо ножек кирпичами, табурет, расколотое сиденье которого было обмотано синей изолентой, перекосившийся сервант с пустыми полками, голая лампочка под потолком… Это все, что составляло обстановку временного, если верить Вере, ее пристанища.

Впрочем, она не стала усаживать меня на этот диван. Мы прошли в кухню. Там стоял маленький, ниже меня ростом, холодильник с облупившейся на боках краской, стол с распотрошенной оберткой от шоколадки и большая бутылка с лимонадом. Рядом со столом — два табурета, братья тому, что я видела в комнате. На один из этих табуретов я и присела. Вера, шепнув что-то на ухо мальчикам, выпроводила их из кухни, села напротив меня и сказала, твердо глядя в глаза:

— Значит, так. Сыновей своих из детдома я украла. Да! Сперва навещала их, когда образумилась, приносила вещи, продукты там всякие, подарки, но… Потом поняла: все! Баста! Не могу я без них больше! И они без меня не могут. Пришла в очередной раз на свидание, схватила в охапку — и бежать. Вот. И все. И никакому государству я больше их не отдам. Они мои! И если вы все-таки пришли за моими детьми, то сперва вам придется меня… зарезать, — шепотом произнесла она заключительное слово. Наверное, чтобы не напугать мальчишек.

— Я уже сказала вам, Вера, что никакого отношения не имею к этим органам опеки и детей у вас тоже отбирать не буду. Но только вот что скажите — давно вы так скрываетесь?

— Третий месяц.

— И все время живете здесь?

— Нет, — сказала она быстро. — Не здесь, не здесь, это одной моей знакомой квартира… мы вообще часто переезжаем. И вам нас не поймать, понятно?

— Понятно. Но ведь это все совершенно напрасно, Вера! И очень вредно, особенно для детей — вести такую цыганскую жизнь. Им ведь осенью в школу надо будет, в первый класс, правильно я понимаю? Ну вот. И как вы будете тогда?

— В детдом не отдам! — припечатала она. — Нельзя нам друг без дружки! Я теперь не такая, я… я совсем другая. Я хорошая мать.

— Ну так тем более! Вас ведь лишили родительских прав, я правильно понимаю?

Вера кивнула, и черты лица ее исказились болью.

— Это очень плохо, но — очевидно, вы этого не знаете — но ведь это совсем не приговор! Наше законодательство предусматривает и возможность восстановиться в этих правах, совершенно законно! Для этого не нужно бегать с детьми по всему городу и уж тем более красть их. Кстати, вот это как раз вообще является уголовным преступлением.

— Восстановиться? По закону? — На лице Веры было написано такое изумление, будто я и в самом деле рассказывала ей бог весть какие удивительные вещи. — И мне их вернут? Навсегда?

— Да, конечно! Восстановление в родительских правах — это своего рода стимул для тех, кому ребенок действительно дорог. Что касается правовой стороны этой процедуры, то вам просто надо обратиться в суд с соответствующим заявлением. Конечно, при этом ваши знакомые, соседи, друзья, если такие есть, должны прийти в суд и подтвердить, что вы… исправились. Ну и еще вы должны доказать, что можете содержать мальчиков, обеспечить им все условия для учебы и отдыха. Ну, второе легко доказать, ведь после смерти мужа у вас осталась квартира. Да и первое тоже — вы же работаете уборщицей, значит, получаете зарплату!