Книга Звездун - Эндрю Холмс

Погруженный в приятные мысли, я не сержусь даже тогда, когда какой-то жирный ублюдок, похожий на строителя, плюхается на свободное место передо мной. Я совершенно спокоен, когда он самодовольно ухмыляется с победным выражением лица. Теперь меня это не трогает, думаю я, смотря на него сверху вниз. Возможно, прежнего Криса подобный поступок взбесил бы, но новый Крис достиг буддийской внутренней безмятежности.

Наверняка телефон, который я нахожу, принадлежит жирному ублюдку, похожему на строителя. Обновленный Крис исполнен благих намерений, и потому я немедленно решаю вернуть сотовый хозяину, а не оставить себе.

Я обнаруживаю мобильник в тот миг, когда наконец сажусь. Поезд уже трогается, а жирный боров, похожий на строителя, вдруг вскакивает и прет к выходу. Так как я стою прямо над ним, то быстренько усаживаюсь на освободившееся место и сразу же ощущаю, как что-то упирается мне в спину. Пытаюсь нащупать странный предмет рукой и готовлюсь к любому ужасу, который только может найтись в вагоне поезда лондонской подземки.

Но это всего-навсего сотовый, один из маленьких модных телефонов-раскладушек. Он не больше сигаретной пачки и намного лучше моего, который по сравнению с ним кажется огромным, как кирпич.

Вспомнив, где нахожусь, я решаю найти его владельца и изо всех сил пытаюсь привлечь внимание других пассажиров, разве только не встаю и не начинаю допытываться у окружающих, чей это телефон. Все отворачиваются, на лицах безучастное выражение; не зря газеты рассказывают случаи, как в вагоне метро пристают к девушкам, и никто за них не заступается. Я даже наклоняюсь к сидящей рядом женщине, которая читает журнал, и спрашиваю: «Простите, это не вы потеряли?» В ответ она смотрит на меня так, словно я показываю ей не крошечный мобильник, а огромный, черный и блестящий искусственный пенис. Потому я сдаюсь, пожимаю плечами и, подвигав бровями в стиле Роджера Мура, кладу сотовый во внутренний карман куртки.

Возможно, другие пассажиры уверены, что я собираюсь его присвоить, но это не так. Я хочу его вернуть. И мне совершенно безразлично, что они подумают: я защищен от подозрений собственной добродетельностью.

Мне удается без приключений пройти через район муниципальных домов, и я решаю отметить это событие сигаретой, затем передумываю и вместо того, чтобы закурить, захожу в винный магазин. Пусть местный магазинчик отдохнет, думаю я, наверняка мое пристрастие к «Стелле Артуа» вызывает там определенные подозрения. И если именно они мешают персоналу считать меня постоянным и ценным клиентом, то смена магазина не повредит.

В торговом зале какое-то время размышляю, не взять ли свои обычные восемь банок, и все-таки ограничиваюсь четырьмя. Выхожу из магазина и сразу же закуриваю. Почти сразу мне приходит в голову, что глоток «Стеллы» будет совсем не лишним к сигарете «Мальборо». Помешкав ровно столько, сколько требуется, чтобы прийти к выводу, что в этом вшивом районе никто и бровью не поведет при виде усталого бизнесмена, который потягивает пиво по дороге домой, я открываю первую банку.

Она очень быстро пустеет — старые привычки живучи, — и я открываю еще одну. После первой банки мне становится много лучше; вторую я выпью не залпом, а медленно, смакуя каждый глоток, — все сразу выдувают алкаши. К тому же у меня всего четыре банки, не грех растянуть удовольствие.

Вдруг я чувствую, как что-то начинает колотиться у меня в груди. Моя первая мысль: «Господи, сердечный приступ!» Долгие годы пьянства и курения, смерть отца, уход Сэм, вина, револьвер, Люк Рэдли — одно навалилось на другое, и вот у меня сердечный приступ прямо посреди улицы.

Затем до меня доходит, что это не сердечный приступ — колотится не внутри грудной клетки, а во внутреннем кармане. Честно говоря, даже не стучит, а слегка вибрирует. По-видимому, сотовый, найденный в метро.

Странно. Обычно жирные ублюдки, похожие на строителей, предпочитают громкие модные рингтоны, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания. А этот телефон поставлен на вибрацию. Может, он вовсе и не того мужика, а совсем другого человека.

Скорее всего звонит владелец телефона, пытается его найти.

В одной руке у меня банка пива, в другой — сигарета, поэтому я вынужден остановиться, поставить банку на тротуар и, зажав сигарету в зубах, полезть за телефоном во внутренний карман куртки. Сейчас звонящий устанет ждать ответа и решит оставить голосовое сообщение.

Но телефон не умолкает. В конце концов я его достаю и раскрываю одним движением. Классное ощущение, отмечаю я, может, и мне стоит поменять мобильный, тем более сейчас, когда решено все начать сначала, у меня отличный повод…

Нажимаю на зеленую кнопку и весело произношу:

— Алло? — Я надеюсь услышать благодарный голос владельца, предвкушаю, как мы посмеемся вместе, а потом встретимся в пабе, где признательный хозяин телефона — кем бы он ни оказался — в благодарность за мою честность поставит кружечку-другую пива. Кто знает? Пусть дружелюбие согреет нам сердца перед тем, как пути наши разойдутся, даст понять, что в этом холодном жестоком мире еще остались вечные ценности.

Увы, мои надежды тщетны.

— Ты гребаная пизда! — доносится из телефона. Манера речи и выговор выдают коренного лондонца, кокни.

Пытаюсь что-либо сказать, но безуспешно. Я буквально потерял дар речи от шока, к тому же кокни на другом конце — наверняка тот жирный боров-строитель из метро — завелся не на шутку.

— Ты долбаная вороватая сука! Небось доволен собой до усрачки! Мудак хренов! Чтоб ты подцепил рак и сдох, гребаный козел!

На какое-то мгновение меня сбивает с толку упоминание о раке. Ловлю себя на том, что вначале смотрю на сигарету, а потом оглядываюсь вокруг, будто слышу слова не владельца телефона, а какого-нибудь яростного борца с курением. Я совершенно обескуражен. Затем, словно проснувшись от резкого дверного звонка, я понимаю, что происходит.

Как можно описать бешенство? Говорят, что оно похоже на красную пелену, которая застилает все вокруг. Правильно говорят. Мое внутреннее спокойствие уничтожено одним махом, я испытываю прилив сокрушительной ярости, дьявольской смеси из несправедливости и обиды, профильтрованной через две банки пива. Этот урод не только занял мое место в вагоне метро, он еще и обвиняет меня в краже телефона!

— Иди на хуй, придурок! — Я ору в трубку, держа ее у самого рта, и сам удивляюсь своему гневу. — Пошел на хер!

Даже если ублюдок и огрызается в ответ, я ничего не слышу. Держу телефон у рта, как микрофон и, брызгая слюной, воплю:

— Ты требуешь свой гребаный телефон? Вот тебе твой долбаный мобильник!

С этими словами я изо всех сил швыряю сотовый об асфальт.

Если принять во внимание ту энергию, которую я вкладываю в бросок, неудивительно, что телефон разбивается не на две, а по крайней мере на четыре части. Обломки отскакивают от тротуара, некоторые долетают до дороги и падают на битое стекло и обрывки бумаги. Кусок серебристого пластика остается лежать на тротуаре; я наступаю на него — «Мудак!» — а затем ударом ноги отфутболиваю прочь.