Книга Броненосец - Уильям Бойд

— А разве она и Оливер не…

— Ну да. Они через месяц собираются пожениться.

— А-а.

Возвратилась Бинни.

— Вы еще не идете спать, Лоример? Боже мой, уже без десяти два. Засиделись.

— Прекрасный вечер, Бинни, спасибо вам большое, — поблагодарил Лоример. — Превосходный ужин. Очень приятно было со всеми познакомиться.

— Поттс — просто умора, правда? А Посоны очень милы. Как вы думаете, Ирине понравилось?

— Уверен, что да.

— Она тихоня, правда?

— Думаю, завтра нам всем вместе надо отправиться на прогулку, — вмешался Торквил. — Перед обедом. Подышать свежим воздухом. Завтрак поздний, все спускаются вниз, кто когда хочет.

— А вы знаете Питера и Кику Милбрук? — спросила Бинни.

— Нет, — ответил Лоример.

— Это наши друзья из Нортгемптоншира. Они завтра придут к обеду. Вместе с сынишкой, маленьким Алисдером. Будет компания для Шолто.

— Это тот дислексик? — поинтересовался Торквил. — Алисдер?

— Да, — сказала Бинни. — Жалко мальчика, очень тяжелый случай.

— Вот здорово: один — неграмотный, а другой в постель мочится! Они должны поладить.

— Это жестоко, Торквил, — сказала Бинни. Ее голос вдруг задрожал от волнения. — Зачем ты такие гадости говоришь?

— Я ухожу, — сказал Лоример. — Всем спокойной ночи.

* * *

Из своего окна Лоример увидел вереницу светящихся огней вдоль Грейт-Норт-роуд. Почему такое множество машин, думал он, покидает город в субботу вечером и несется на север? Что за путешествия берут здесь свое начало? Какие новые начинания? Внезапно он ощутил приступ тоски: ему страстно захотелось оказаться среди них и тоже мчаться во тьме, наматывая как можно больше миль, которые разделяли бы его и Приддионз-Фарм в Монкен-Хадли.

221. Однажды поздно ночью ты ехал по городу и пытался настроить приемник на какую-нибудь радиостанцию, которая не передавала бы поп-музыку конца XX века. Ты крутил колесико и вдруг услышал мелодию и мудрый голос с хрипотцой, который на миг заставил тебя нарушить свое правило и прислушаться. Пел Нэт «Кинг» Коул, и простой текст запомнился сам собой: «Мудрее штуки в жизни нет — любя, любимым быть в ответ». Почему тебе вдруг сделалось так невыносимо тоскливо? Была ли в том повинна ненаигранная меланхолия в холодном, «раково-легочном» голосе Нэта? Или песня тронула тебя как-то иначе, залезла в тот извечный потаенный кармашек нужды, который есть у всех нас? Потом ты снова поменял частоту и нашел чувственного, изысканного Форе, который развеял твою тоску. Мудрее штуки в жизни нет.

Книга преображения

* * *

Чья-то рука настойчиво трясла Лоримера за плечо, и он проснулся, медленно осознавая, что во рту пересохло, организм отравлен алкоголем, а в голове гонгом бьется звонкая и безрассудная боль. Над ним в темноте склонился Торквил, одетый в халат. Откуда-то доносился пронзительный полукрик-полувой, похожий на траурные завывания плакальщиц в каком-нибудь первобытном обряде. На миг Лоример даже подумал, что это шум протеста, раздающийся в его собственном измученном мозгу, но вскоре установил, что он доносится из глубины дома: значит, беда приключилась не с ним, а с кем-то другим.

— Лоример, — позвал Торквил, — тебе надо уезжать. Прошу тебя, немедленно!

— О, боже… — Лоримеру больше всего хотелось сейчас почистить зубы, съесть что-нибудь соленое, пряное и острое, а потом снова почистить зубы. — Который час?

— Полшестого.

— Боже правый. А что случилось? Что там за шум?

— Тебе надо уезжать, — повторил Торквил, отступая от кровати: Лоример скатился с нее, плюхнувшись на колени, а уже из этого положения поднялся и оделся как только мог быстро.

— Ты должен увезти с собой Ирину, — сказал Торквил. — Она уже готова.

— А что случилось?

— Ну-у… — Торквил устало выдохнул. — Я пошел к Ирине в комнату, и мы…

— Ты и Ирина?

— Да. Я сунулся туда часа в три ночи — а за каким чертом, ты думаешь, я затащил ее сюда? Ну вот, и мы там, того. «Занялись любовью», как говорится. А потом я ко всем свиньям заснул, и она тоже. — Он взглянул на часы, а Лоример тем временем складывал килт и спорран в свой саквояж. — А потом, около получаса назад, в нашу спальню — мою с Бинни — зашел Шолто. Этот паршивец замочил постель.

— Ясно.

— Он никогда тут не мочится в постель — никогда! — прошипел Торквил с настоящей яростью. — Не пойму, с чего это вдруг.

Лоример тщательно застегивал молнию на своей ночной сумочке, не желая ничего говорить, не желая заступаться за Шолто и встревать с какими-либо замечаниями.

— И вот Шолто говорит: «А где папа?» Тогда Бинни начинает волноваться. Бинни оглядывается. Бинни принимается думать. И все, что я помню — я просыпаюсь совершенно голым рядом с Ириной, а у края кровати стоит Бинни, держит в руках одеяло и орет. Она до сих пор так и не успокоилась.

— О, господи. А где она сейчас?

— Я запер ее в нашей спальне. Ты должен увезти отсюда эту девушку.

— Я?

— Да.

— А как насчет Оливера с Поттс?

— Они мне нужны. Поттс там с ней сидит. Она давнишняя подружка Бинни.

— Да? Правда? Ну ладно, я уже готов.

Ирина, уже полностью одетая, тихо плакала в холле. Ее лицо казалось особенно нежным — теперь на нем не было ни косметики, ни пудры. Она не промолвила ни слова, и Торквил с Лоримером вежливо повели ее к машине Лоримера. На улице стояла настоящая стужа: мороз был такой крепкий, что даже гравий у них под ногами не скрипел — он просто обледенел. Дыхание отлетало в виде облачков пара — они красиво сгущались, а потом, чуть помедлив, растворялись в воздухе.

— Удачи, — пожелал Лоример и тут же сам удивился — зачем он это сказал. — Ну то есть, надеюсь, что ты…

— Она успокоится, — сказал Торквил, дрожа и кутаясь в халат. — Всегда этим кончалось. Просто, понимаешь, это в первый раз было так… наглядно, что ли.

— Ступай-ка лучше в дом, — сказал Лоример, — а не то насмерть простудишься.

— Чертовский холод. — Торквил посмотрел на Ирину; его взгляд был каким-то плоским и равнодушным, как будто он заглянул в холодильник в поисках съестного. Она не смотрела ему в глаза. — Скажи ей, ну, что будем держать связь, или что-то в этом роде. — Он просунулся в машину через окошко и похлопал Лоримера по плечу. — Спасибо тебе, Лоример! — Тон был прочувствованным. — Ты гуманист и джентльмен.

Лоример ожидал услышать от Торквила Хивер-Джейна что угодно, но не подобный комплимент.

* * *

Лоример осторожно вел машину по пустынным улицам, побелевшим и помертвевшим от мороза. Понадобилось несколько попыток, чтобы выяснить, где живет Ирина, — настолько всеохватным и солипсичным оказалось ее чувство жалости к самой себе, так трудно ей было вспоминать о мире, существовавшем за пределами тесного кольца ее позора. Наконец она взглянула на Лоримера, моргнула и хрипло произнесла: «Стоук-Ньюингтон». И он поехал от Монкен-Хадли в Стоук-Ньюингтон — через Барнет, Уэтстоун и Финчли, дальше по указателям в Сити, потом вокруг Арчуэя, мимо Финсбери-парка и дальше, в сторону Стоук-Ньюингтона. Проехав Северное Кольцо, он вдруг осознал, что проспал всего каких-нибудь три часа и, наверное, как формально, так и учитывая количество выпитого спиртного, еще не полностью рассосавшегося в его организме, его следует считать совершенно пьяным, несмотря на то что он никогда прежде с такой неприятной и осязаемой ясностью не чувствовал себя трезвым. Возле Севен-Систерз-роуд он вспомнил, что сейчас — воскресное утро и всего через двенадцать часов у него свидание с Флавией Малинверно. Его радость омрачалась отвратительным физическим состоянием. Ему нужно было подготовиться к этой встрече — важнейшей из всех его встреч; по существу, пора было начать хоть как-то контролировать ход своей жизни.