Книга Влюбленные лжецы - Ричард Йейтс

— Быть влюбленной, когда он милый и нравится тебе.

Эти слова дали ему пищу для размышлений на весь ближайший день.

Следующим вечером, явившись по приглашению «поужинать или заняться чем-нибудь еще», он с мрачным видом осмотрел опрятное, скудно обставленное жилье Марсии, а также познакомился с ее соседкой — девушки вскладчину снимали квартиру. Ту звали Айрини. На вид ей перевалило за тридцать, и по ее взглядам и улыбке безошибочно угадывалось, что ей нравится жить с более молодой соседкой. С первых же минут знакомства она вогнала Колби в краску, сказав про него: «Ах, какой красавчик», а потом засуетилась и прямо-таки запорхала, когда Марсия принялась расставлять напитки — содовую, причем безо льда, и американский «смешанный виски».

Ужин оказался гораздо менее торжественным, чем он ожидал, — запеканка, приготовленная из «Спама»[13], картофельных чипсов и порошкового молока. Пока они сидели за столом, Айрини громко хохотала над тем, о чем рассказывал Пол и что, по его мнению, вовсе не являлось таким уж забавным.

Придя в себя после очередного приступа смеха, с сияющими глазами, она повернулась к Марсии и сказала:

— Ой, он такой душка, твой брат, правда? И знаешь, что я тебе скажу… пожалуй, ты насчет него не ошиблась. По-моему, он и впрямь девственник.

Существуют различные способы переносить жестокое смущение: Колби мог опустить залитое краской лицо или сунуть в рот сигарету, зажечь ее, прищуриться и, взглянув на эту женщину похожими на щелочки глазами, сказать: «А почему ты так решила?» — но вместо этого он поступил совсем по-другому: он расхохотался. Он все смеялся и смеялся — даже после того, как в достаточной мере показал, насколько абсурдно их предположение. Смех душил его, и он все никак не мог остановиться.

— Айрини! — между тем произнесла тоже покрасневшая Марсия. — О чем ты говоришь? Я никогда ничего подобного не утверждала.

— Ой, извините, прошу прощения, виновата, — проговорила та, но, когда он успокоился, взяв наконец себя в руки, хотя продолжал испытывать некоторую досаду, в глазах у Айрини, сидящей по другую сторону заставленного грязной посудой стола, все еще продолжали плясать искорки.

Поезд Марсии уходил в девять с какой-то станции на самом севере Лондона, так что ей следовало поспешить.

— Слушай, Пол, — сказала она, торопливо засовывая вещи в чемодан, — тебе правда не нужно тащиться со мной в такую даль, я вполне могу добраться сама.

Но он настоял: ему хотелось поскорей удрать от этой Айрини, — так что, нервничая и не разговаривая друг с дружкой, они молча поехали на метро и вышли не на той станции («Боже, как глупо, — сказала она, — теперь придется пройтись»), а когда продолжили путь пешком, снова вступили в беседу.

— Понятия не имею, что нашло на мою Айрини! Чего она сморозила такую глупость? — оправдывалась Марсия.

— Да ладно. Забудь.

— На самом деле я всего лишь отметила, что ты выглядишь очень молодо. Разве сказать так — преступление?

— Да нет, конечно.

— Я хотела сказать, никто на свете не станет возражать против того, чтобы выглядеть молодо. Господи, ну разве не этого все так хотят?

— Наверное, ты права.

— Тебя не поймешь — то нет, то да. Так вот знай: все хотят быть молодыми. Мне сейчас восемнадцать, но порой хочется, чтобы снова стало шестнадцать.

— Почему?

— Видишь ли, тогда бы я, наверное, попробовала вести себя более разумно: постаралась бы поменьше гоняться за парнями в форме — в английской или американской; ну, в общем, не знаю.

Выходит, в первый раз с ней кто-то переспал, когда ей было шестнадцать. Может, бравый малыш-летчик из Королевских ВВС, или распустивший слюни американец, а может, и сразу несколько и тех и других.

Он устал идти, да и чемодан, который он нес, оказался тяжелым. Собрав всю свою силу воли, Пол постоянно напоминал себе, что он солдат-пехотинец. Наконец она воскликнула: «Гляди, мы дошли!» — после чего они бегом преодолели последние пятьдесят ярдов, влетели на станцию и понеслись по гулкому мраморному перрону. Но ее поезд уже отошел, а следующий отправлялся лишь через час. Какое-то время они в неловком молчании посидели на старой скамье, а затем вышли на улицу подышать свежим воздухом.

Марсия забрала у брата чемодан и, поставив его у фонарного столба, эффектно уселась на него, скрестив хорошенькие ножки. Коленки у нее тоже оказались хорошенькими. Выглядела она совершенно спокойной. Сегодня она уедет, зная, что он девственник, и это знание останется с ней навсегда, вне зависимости от того, увидятся они еще когда-нибудь или нет.

— Пол? — окликнула она его.

— Да?

— Помнишь, я показывала тебе фотографии с парнями? Сама не знаю, зачем я так сделала. Наверное, хотела тебя подразнить, дурочка.

— Ничего. Я понял, что ты дразнишься. — Но ее слова принесли ему изрядное облегчение, ни больше ни меньше.

— Это просто ребята, с которыми я познакомилась, когда ходила на танцы в Красный Крест, на Рейнбоу-Корнер. На самом деле никто из них никогда не делал мне предложения, за исключением Чета, который просто дурачился, считая меня хорошенькой. Если бы я приняла его предложение всерьез, он бы, наверно, повесился.

— Да я все понимаю.

— И еще глупо вышло, когда я сказала тебе, что в шестнадцать я гонялась за парнями в форме. Боже, тогда я жутко боялась парней. Ты не знаешь, что толкает молодых людей нашего возраста притворяться более опытными, чем они есть на самом деле, в… короче, в любви, ну и в прочих подобных вещах?

— Нет, не знаю.

Она нравилась ему все больше и больше, но он опасался, что, если позволит ей продолжать в том же роде, вскоре она станет утверждать, что и она тоже девственница, — чтоб он не слишком расстраивался. Скорее всего это ложь, и от этой унизительной для него неправды ему стало бы только хуже.

— У нас вся жизнь впереди, — проговорила она. — Разве не так? Возьмем тебя: скоро ты поедешь домой, поступишь в колледж, и в твою жизнь войдет много девушек, одна за другой. Ты будешь встречаться с ними и расставаться, а затем в конце концов влюбишься в какую-нибудь… Разве не это движет мир вперед?

Она явно симпатизировала ему, и он не понимал, следует ли быть благодарным ей или еще глубже осознать всю бездну собственной ничтожности.

— А теперь обо мне. Я сейчас влюблена в одного человека, — продолжила Марсия, и на этот раз ничего поддразнивающего в выражении ее лица не осталось. — Я хотела рассказать тебе о нем с самого начала, как только мы встретились, но все как-то не приходилось к слову. Он и есть тот самый человек, с которым я собираюсь провести неделю в Блэкпуле. Его зовут Ральф Ковакс. Он летчик, был стрелком на «летающей крепости», но на его счету только семнадцать боевых вылетов, потом нервы расшатались, и с тех пор он только и делает, что путешествует по госпиталям. Ральф тихий, немножко странный и всегда какой-то словно пристыженный, что ли. Единственное, чего он хочет в жизни, — сидеть дома в исподнем и ничего не делать, хотя на самом деле — читать потрясающие книги: он собирается стать философом, и знаешь, я, типа, пришла к мысли, что просто не могу без него жить. В следующем году я, может, и не поеду в Штаты, а отправлюсь в Гейдельберг — Ральф хочет поступать в тамошний университет, и главная загвоздка — позволит ли он мне остаться рядом с ним.