Книга Там, где нас есть - Борис Мещеряков

Наврала цыганка тогда в жару, выманила деньги, кстати не очень маленькие по тем временам. Много можно было купить на рубль, не говоря уж на трешку, наврала и сбежала? Смотри-ка, сто лет я не вспоминала о ней и ее гадании.

Я всегда мечтала жить счастливо. Только это и сбылось.

Наверное, случайно совпало.

Летать не можем

Серегу девушка бросила. Сказала что-то положенное о том, будто он слишком хорош для нее и найдет себе лучше. А Сереге не надо было лучше, Сереге было надо ее. Расстроился, понятное дело, теперь все соберутся куда-нибудь, будут со своими девушками, а Серегу спросят, с кем он будет, а он ответит: ни с кем. Кому и дела нет, один так один, а кто-то начнет расспрашивать, что да почему, придется объяснять, а как ни объясни, выйдет, что он лопух. У него была девушка, как у всех, а теперь она его бросила.

Матери придется объяснять, сестре, им не наврешь, что сам бросил, придется сказать, что это она. Мать с сестрой поохают, расстроятся за него, хотя матери Серегина девушка не нравилась. Она не говорила, но не нравилась матери Серегина девушка. Собирались следующей весной пожениться, снять квартиру, Серега бы нашел работу, чтоб быть кормильцем, содержать семью. А как же? Собрался жениться, надо самим кормиться. А то неудобно.

Серега нормальный такой парень-то, он бы хороший муж был, работящий. Он и не пьет почти и все по дому умеет, кому хочешь надо такого мужа, а ей вот не понадобилось. Чего ей надо? Да он себе лучше найдет. Порасстраивается немного и найдет такую себе, что все упадут просто. И с ней поженится. А та еще пожалеет. Останется старой девой, такой в очках и с кошкой, и пожалеет. Вспомнит Серегу, как ходили с ним гулять по набережной, и в цирк, и на День города, и с друзьями на природу, шашлыки жарить.

Серега ей, кстати, вот так на природе и предложил встречаться. Всей группой поехали в выходной в пригородный лес, там они сидели рядом, потом как-то получилось, что все к ним обращаются, как будто они уже встречаются. Серега и сказал ей: хочешь, я тебя потом провожу? А она ответила, что хочет. Один курс, один поток, одни и те же друзья, много общего. Два года почти встречались, все время почти вместе, все нормально было, а теперь она его бросила. Ни с того ни с сего. Делали курсяк по материаловедению, а она сказала ни с того ни с сего: надо нам поговорить. Серега сразу подумал, что чего-то не то. С чего б такое вступление? Хочешь поговорить, так говори, к чему такие сигналы?

Так оно и оказалось, она его бросает. Вот прямо с завтрашнего дня они не будут встречаться. Нет, у нее нет никого, но вот как-то не складывается у них. Она много чего сказала, но Серега только одно слышал и понимал: она его бросает и они больше не вместе. Останемся, мол, друзьями. Серега в этом месте хмыкнул. Знаем, какими друзьями останемся, прямо не разлей вода. Сделаем вид, что незнакомы, проходили уже.

А вот она, интересно, как своим объяснит, почему она Серегу бросила? Он ведь с ее родителями знаком, с братом ее, с отцом. Помогал отцу ее на даче сарай строить. С ее отцом он вроде общий язык нашел, вроде нравился ему. Парень Серега солидный, по учебе непоследний, по спортивному ориентированию у него разряд, нормальный такой парень, без заскоков, работящий, рассудительный. Так как она своим всем объяснит? Вот какого ей надо?

Серега мне все это рассказывает, а мне неинтересно. Сессия на носу, у меня зачетов всего два сдано, фестиваль в Новомосковске срывается, не на что ехать, подработка-то накрылась медным тазом, лыжи сперли, концертную программу не утвердили. Спасибо, хоть эти суки не пообещали в партком института письмо написать, чтоб нашу группу «Синус» распустили, как морально незрелую и несоответствующую. Короче, своих бед мешок. А он мне: все нормально да все нормально было. Ничего там не было нормально. Серега надежный как бетон, зато такой же и скучный. Девки с ним скучают, потому и бросают. Что, эта первая, что ли? Все бросают, эта долго держалась еще.

Но сказать это Сереге невозможно, он не поймет, обидится, вот слушаю, не перебиваю, головой качаю согласно. Надо человеку высказаться, облегчить душу — пускай. Да вот он и закончил уже, смотрит вопросительно. Высказываюсь в духе: да ладно, Серега, она небось не единственная, подумаешь. Серега согласен, хотя и видно, что расстроен. Хочет еще поговорить, да вроде все уже рассказал, я вроде отреагировал. Ну я ему говорю: приходи, Серега, на наш концерт, мы в зале универа играть будем, закадришь там себе пучок девчонок с филфака, у них там пацанов нет почти. А Серега мне сказал: ну что, пошли пива попьем?

И я сказал: пошли.

Баянист

А ногу ему отрезали выше колена. Ромка говорил «по самую жопу». Мать, конечно, плакала, когда он из госпиталя приехал, а отец напился. Но он и так бы напился, мать писала в письмах: отец попивает, что на уличном жаргоне означало «почти не просыхает», обычное дело на Поселке.

Дали Ромке воинскую пенсию, автомобиль «ЗАЗ-968М», прикрепили к госпиталю. Он устроился на работу электриком в Управление дороги. А что, можно жить, деньги есть, девки стороной не обходят — герой войны, на улице мужики с уважением здороваются, приглашают выпить. Когда примет приглашение, а когда сошлется на дела — откажется с извинением, культурно ведет себя, за каждой рюмкой не бежит. Да и матери спокойней. Ромка выглядел обычно, разве что ходил теперь с палкой, вроде не сильно переживал, а там кто его знает, чужая душа — потемки.

Жениться не спешил, успею еще, говорил. Ордена-медали матери отдал, та их в салфетку завернула и в коробку со своей фатой в шкаф спрятала. И он будто забыл о них, никогда не надевал, ни в день пограничника, никогда. И играть на баяне перестал. До армии мы все на гитарах пели или так, просто в круг соберемся и поем, а Ромка кругом с баяном таскался, такое на нем вытворял, только держись. Он вообще музыкальный был, чуть не на всем пробовал играть, и выходило у него, но баян больше всего любил, ухаживал за ним, берег, сам чинил, если что. А из госпиталя вернулся — перестал играть совсем, в сарай отнес, постепенно хламом всяким закидал, забыл о нем. Мы не спрашивали, ну не играется человеку, да и без того он инвалид теперь, переживает или нет.

Как-то был праздник, выпили, как без этого, наши все курили на улице, Ромку кто-то спросил: Ромыч, а что ж без баяна? Все затихли, неудобно так, в лоб-то, а Ромка легко так ответил: да ну его, баловство, но смотрел в сторону. И я понял — ушла из него музыка, но отчего, я не понял. Он-то нормальный вернулся, других и не так война «за речкой» скривила, хоть Димку, хоть Серого.

А потом я женился, переехал, работу сменил, мастером работал, потом начальником участка стал в СМУ, лет, может, восемь-десять не встречал его, а то и еще больше. Слышал краем, что он женился на женщине с его работы, операторше, что ли, или кто ее знает. Слышал, что сын у них.

А потом случилось мне на поселковую свадьбу попасть, не помню уж, то ли кто-то из наших женился на поселковой или из наших девчонок кто-то за поселкового выходил, неважно. Ромка там был. В усах и с баяном. В орденах. И сын его рядом был, тоже с баяном. Ромка сам черный как цыган, а сын у него вышел белобрысый, в Ромкину мать, шейка тоненькая, как у девчонки. И наяривали они на двух баянах, что тебе оркестр Олега Лундстрема, даже лучше. Я не танцую так-то, а тут запритопывал, заприщелкивал пальцами, так мне Ромкина игра всегда нравилась.