Книга Нюма, Самвел и собачка Точка - Илья Штемлер

И как это не вязалось с зимним вечером восемьдесят восьмого года, когда в квартире Евгении Фоминичны раздался телефонный звонок. Взволнованный, временами всхлипывающий голос Лауры поведал о том, что в сознании Евгении Фоминичны не укладывалось, что Сеид, как азербайджанец, вынужден покинуть Армению. Что его выбросили с комбината, как собаку. С комбината, которому Сеид отдал пятнадцать лет жизни. И пять лет не слезал с «Доски почета». Что соседи грозят его убить! За что?! За то, что он азербайджанец! Требуют, чтобы Сеид отдал им их Карабах! Она же, армянка, хоть и может оставаться, но как ей бросить любимого мужа. А в Баку с Сеидом ей, армянке, ехать нельзя — в лучшем случае, не впустят… Что Сеид, опытный инженер. Возможно, он найдет работу в Ленинграде? У него много печатных статей, его имя знают. Да и она не белоручка, может преподавать хотя бы сольфеджио где-нибудь в училище. Они бы приехали, сняли где-нибудь комнату… На протяжении всего разговора Лаура, беспрестанно повторяла, что муж не знает о ее звонке, что у него депрессия, что он опустил руки, что просил не звонить в Ленинград, но Лаура не послушалась и позвонила…

Евгения Фоминична, не раздумывая, пригласила их к себе. Работу Сеиду она нашла, хотя ненадолго. И вот уже год, как Сеид где-то днями пропадает, ищет работу: говорит, что подрабатывает. Во всяком случае, деньги приносит, и даже платит Евгении Фоминичне за постой. Да и Лаура пристроилась. У кого-то на квартире она, частным образом, преподавала музыку детям.

Нудный поскрип троса оборвался, и кабина лифта с лязгом остановилась у площадки этажа. Точно лошадь на полном скаку. Казалось, Евгения Фоминична даже услышала ржанье… Двери кабины распахнулись, и на площадку вышла Лаура с букетом гвоздик. Увидела хозяйку и улыбнулась, растягивая напомаженные губы под едва заметным пушком, точно робким посевом мальчишеских усиков. Лаура не только не стеснялась этих «усиков», а, наоборот, посмеивалась над ними. Говорила, что в школе ее называли Буденным. Что же касалось мужа, то Сеид, поглаживая гладко выбритое лицо, приговаривал: «В настоящей кавказской семье должен хоть кто-нибудь быть с усами!» Правда, в последнее время Сеид не очень следил за собой и в семье наметилось пополнение усатых…

— Тетя Женя, дорогая, простудитесь, — Лаура обхватила тощие плечи хозяйки и направилась к порогу квартиры. — А цветы, это вам… От меня и моих учеников.

В прихожей она сбросила плащ и принялась подбирать под цветы удобную посудину.

— Давно у нас не было в квартире свежих цветов, — Евгения Фоминична растерянно осматривала полки, желая помочь квартирантке.

— Теперь появятся. У одного моего ученика отец торгует цветами, — Лаура подобрала вазу, налила в нее воду и поставила цветы. — Кстати, как там ваш знакомый? Придет? Я угощу вас долмой. Утром приготовила. Сеид вчера принес неплохое мясо.

— Спасибо. Договорились на пять, — Евгения Фоминична посмотрела на часы.

Уже пятый час. Надо бы привести себя в надлежащий вид — переодеться, подкраситься, хоть это и забавно в такие годы. Ее всегда потешали подобные ветхие кокетки. А вот, поди же… Недавно Сеид подарил французский косметический набор. Евгения Фоминична собиралась передарить его дочери, да все не было оказии. Ладно, Анька обойдется, наверное, сшибает на этих отпеваниях нестыдные деньги — народ мрет с таким энтузиазмом, словно ждал, когда власть возьмут демократы, чтобы потерять последнюю надежду на приличное существование…

Евгения Фоминична придвинула к зеркалу банкетку, села и достала бархатную коробочку с косметикой. Интересно, откуда у Сеида деньги на такой недешевый подарок? Говорит, что подрабатывает на рынке, приглядывает за электрохозяйством и холодильной установкой. Но что-то не особенно верилось. Вряд ли на зарплату электрика можно особенно разгуляться…

Забранный в старинную красного дерева раму серебристый овал зеркала проявил лицо пожилой женщины. Гладкая, не по годам, смугловатая кожа набухала мешочками под серыми глазами. На ровный, чуть выпуклый лоб падала прядь льняных волос с нитями седины. Когда-то вздернутый носик — предмет гордости Евгении Фоминичны — слегка загнулся вниз. И все равно выглядел мило над пухлыми, не по возрасту, губами, с чуть приспущенными уголками большого, волевого рта. Аккуратные уши проглядывали из-под прически, помеченные изящными коралловыми сережками. Подарок мужа в день их серебряной свадьбы. Вскоре после которой муж внезапно скончался.

В былые времена Евгения Фоминична ловко справлялась с косметикой. С годами навык пропал. И торчание перед зеркалом с вытаращенными глазами ее раздражало. Да еще и веки щипало от черной туши на ресницах. «Ну, форменная дура! — попрекнула она себя. — Придет Наум и увидит форменную дуру! Да пошел он к черту, этот Наум! Буду я еще себя малевать. Он и сам похож на старый матрац!»

Она вытащила из шкафа любимый бирюзовый костюм с белыми воланами на воротнике. Поднесла к окну и придирчиво рассмотрела. В этом костюме особенно рельефно рисовалась грудь. «Бывшая грудь!» — хмыкнула Евгения Фоминична раздраженно… Какого рожна Наум с такой истовостью названивал, напрашивался в гости? Да и какие могут быть гости в наше время?! Нахальный бездельник-старик. Она дала ему визитку из вежливости. Ну, может… не только из вежливости — хотелось и похвастать. Его Роза за всю свою жизнь — прости Господи! — добилась лишь сального кухонного фартука. Это вовсе не повод напрашиваться в гости! Да еще ввалится со своей собакой! Наверняка прихватит собачонку… Может, не поздно позвонить ему, сказать, что разболелась голова?! Она почувствовала неприязнь к Науму Бершадскому. Просто какую-то злость…

— Женечка! Какая вы у нас красивая! — Лаура заглянула в комнату.

— А все твой муж со своей косметичкой, — буркнула Евгения Фоминична.

— Неправда. Вы ею и не пользовались, я вижу.

— А ресницы?

— Ну только чуть-чуть. В этом костюме у вас… такая фигура!

— Была когда-то, — с тайным удовольствием обронила Евгения Фоминична. — Ну… Что он там не идет, мой гость?!

— Еще нет пяти, — ответила Лаура. — Да и кто приходит ровно?!

— Только короли! — засмеялась Евгения Фоминична.

Нюма не был королем. Он уже минут десять топтался у подъезда дома Жени Роговицыной, поглядывал на часы и мучительно соображал — явиться ли точно в условленное время или чуть опоздать? Вообще этот визит вызывал тягостные вопросы. Первый вопрос: идти вообще в гости или нет? Даже после того, как они договорились по телефону! Второй вопрос: что надеть? Не являться же шаромыжником? Да и голову помыть не мешало, а тем более постоять под душем. Что, в отсутствие горячей воды, являлось проблемой. Третий вопрос: как прийти с пустыми руками? У Самвела в шкафу стояла бутылка вина. Просить ее, значило вызвать подозрение. А учитывая появление в жизни Самвела «мамы-бабушки» шмендрика, просьба о вине заранее обречена на отказ. Конечно, можно бы и купить, но сама мысль о «вино-водочной» очереди вгоняла в страх. Люди занимали очередь с ночи — ради бутылки водки или двух бутылок «сухого» в одни руки. Дрались, лезли по головам к заветному окну в магазине. Сколько раз Нюма наблюдал эту картину… А если прихватить пару банок «сгущенки»?! Эту идею Нюма вынашивал почти двое суток, деля мучительные раздумья между сгущенным молоком и пачкой сахарного песка…